Про Ягу

Я шла через двор, в котором прошло мое детство.

— Куколка! — вдруг послышался скрипучий голос.

Холодок пробежал по спине. Я обернулась. Из-под копны седых нечесаных волос на меня смотрела Баба-Яга…

Она стояла в сторонке на нетвердых ногах, пошатываясь взад-вперед, балансируя при помощи расставленных в стороны острых локтей. На ней была истрепанная одежда, надетая одна поверх другой, распарованные башмаки, привязанные к стопам грязными тряпками, распущенными на ленты. Ее седые космы подхватывал цветастый платок, завязанный узлом на лбу, концы которого торчали кончиками вверх. Именно это и подтолкнуло меня предположить, что передо мной Баба-Яга собственной персоной. В руке, покрытой коростой, Яга сжимала несколько сигарет разного калибра: явно «настреляла» у прохожих. Из кармана, подпоясанного бечевкой замызганного халата, торчало горлышко бутылки.

— Это сыну, — пояснила она, поймав мой взгляд.

— А что сын, сам не может за бутылкой сходить? — небрежно поинтересовалась я.

— Он инвалид. Лежачий, — уточнила старуха, при этом, не пытаясь разжалобить, а просто констатируя факт.

Я осеклась.

— Вам денег?

— Нет, куколка. Сделай милость, отведи меня домой. Очень тебя прошу! Ноги совсем не хотят идти.

Она сказала это так, будто я была ее последней надеждой и протянула ко мне трясущиеся руки. Казалось, она вот-вот опрокинется назад, не удержав равновесия. Ну и поворот! Неожиданное предложение… Проще было бы деньгами отделаться. Видимо, я была не первая, кого она просила о помощи. Желающих не нашлось и это понятно. Кому охота прикасаться к полоумной чумазой бабке в рванье?

Обычно таких людей я обхожу десятой дорогой, даже одним воздухом с ними дышать боюсь — задерживаю дыхание и ускоряю шаг. А тут подошла. Что-то отдаленно знакомое показалось мне в ее облике.

— Куда вести? — сухо спросила я.

— Здесь, недалеко, — проскрипела старуха, растянув в беспомощной улыбке беззубый рот.

В подвале, наверное, живет, — решила я, нехотя подставляя руку. Она крепко вцепилась в мое предплечье сухой когтистой лапкой, как у мумии.

— Благо, на мне кофта с длинным рукавом, — подумала я, с трудом скрывая отвращение.

Медленно, не отрывая ног от земли, шаркая об асфальт своей нищенской обувкой, она двинулась в путь.

— Да что ж такое! Зачем мне это? — продолжала сокрушаться я про себя.

Этот поход совсем не входил в мои планы! Тем более, я была уверена — нет у Яги никакого дома. И почему было не пройти мимо?

Мы продолжали наше скорбное шествие. Ей было трудно идти, мне же было трудно выносить взгляды встречных прохожих. Они таращили глаза и высоко поднимали брови, глядя на нас. Я испытывала чувство неловкости: вечно вляпаюсь в историю! Еще подумают, что я имею к замарашке какое-то отношение.

— Мой подъезд, — проскрипела Яга, указывая на дом, соседствующий с тем, в котором росла я.

Неужели такая оборванка живет в квартире? Тогда почему выглядит как бездомная?

— Бабушка, а чего вы не помоетесь, не приведете себя в порядок? — начала я, заносчиво полагая, что могу наставить ее на путь истинный. — Может у вас воды нет?

— У меня все есть, — ответила Яга.

Она оторвала взгляд от земли, окинула меня на удивление ясными серыми глазами и странно улыбнулась. Меня пронзила мысль, что я где-то видела эти глаза! Но где?!

— А ты добрая, куколка. Бог обязательно пошлет тебе радость. Ты, главное, не переставай верить.

Хм, куколка… Придумала же! Знала бы она, какие мысли в моей голове крутятся, не назвала бы доброй.

Интересно, как она поняла, что в этот самый период жизни я не чувствовала себя счастливой? Наверное, счастливые проходили мимо, делая вид, что не замечают старуху, — решила я.

Она остановилась передохнуть.

— Только ты тогда много не говори о том, что счастлива. Счастье любит тишину, — как-то очень по-женски зашептала она и на мгновение даже преобразилась. — Спросят, коротко отвечай — все нормально. Без подробностей.

Вот уж чего я не ожидала от Яги, так это мудрых мыслей! Может и не сумасшедшая она вовсе?

Мы добрались до парадной. Я открыла дверь.

— На какой вам этаж?

— На второй. Дальше я сама.

— Возьмите. — Я протянула деньги. Но она их не взяла. Перед тем, как скрыться в подъезде, еще раз подняла голову и посмотрела на меня продолжительным взглядом своих серых глаз.

И тут я ее узнала…

Давно, когда я была подростком, в соседний дом въехали новые жильцы. Муж, жена и двое их сыновей. Младший сын был вылитый отец. Старший — похож на мать. Веселые, дружные. Не семья — картинка!

Глава семейства был военным. Его внешность помню плохо — ничего особенного, разве что выправкой выделялся. Она же, сероглазая красавица с копной темных волос колечками, подобранных кверху, почему-то врезалась в мою память. Изящная, быстрая, ловкая. Медсестра от Бога, с «легкой рукой» — так о ней говорили во дворе. Все успевала — и работать, и дом в чистоте содержать.

Я уже вышла замуж и покинула отчий дом, когда дошли дурные вести, что младший сын сероглазой медсестры умер — убило током. Несчастье случилось, когда они с отцом ремонтировали телевизор. Отец винил себя в смерти сына. Стал болеть, чахнуть и вскоре тоже умер.

Она осунулась, сникла, замкнулась. Стала как замороженная. Темные волосы колечками побелели. Она еще продолжала работать в больнице, ходила по домам с уколами, помогала людям. Потом стали поговаривать, что из больницы ее уволили за то, что стала выпивать. Кто-то говорил, что выпивала, кто-то, что подвинулась немного рассудком. Странная стала, ни с кем не общалась.

Долго я о ней ничего не слышала, но через годы снова долетели дурные вести. Старший сын еще смолоду увлекался ездой на мотоцикле. Участвовал в гонках. И тут очередная трагедия — попал в аварию. Перелом позвоночника, черепно-мозговая травма. В результате инвалид, прикованный к постели навсегда. Жена забрала ребенка и ушла. Он запил. Престарелая больная мать сама стала ухаживать за сыном, как могла. Он требовал выпивки, если не давала, кричал на весь дом, становился буйным. Соседи жаловались. Приходилось носить ему горькую. Поговаривали, что и сама с ним выпивала и все больше погружалась в безумие.

Так вот какая она теперь стала… Потрясенная я опустилась на скамейку у подъезда.

Это какое мужество надо иметь, чтобы пережить такие испытания?! Да и вообще — разве можно столько вынести?! Оказывается — можно. Вот так коряво, страшно, то погружаясь в безумие, то выныривая из него, через осуждение, презрение окружающих. Иметь мужество жить, когда ноги уже не идут и сердце выжжено болью дотла. Жить, зная, что родных не вернуть, сын-инвалид никогда не поднимется. Жить через силу, потому что он еще нуждается в ней. А я-то возомнила, что проявляю небывалое мужество, подставляя руку, покрытую рукавом, опустившейся, дурно пахнущей старухе.

Вскоре, когда снова пришла в свой старый двор, я стала расспрашивать про сероглазую медсестру из соседнего дома.

— А! Та алкоголичка? — с осуждением сказала одна из соседок. — Так опуститься! Как не стыдно?!

— Святая, — тихо сказала другая соседка, отведя меня в сторонку. — Это какую сильную душу надо иметь, чтобы столько за одну жизнь вынести! Врагу не пожелаешь. Да и не пила она. Умом повредилась от горя, но на сына-инвалида Бог и силы, и разум давал. Не отдала его в инвалидный дом. Боялась, что бить его там будут. Шумный он был.

— Почему был?

— Так помер он.

— А с ней-то что?

— Как только сына похоронила, так вскорости и сама за ним вслед ушла, буквально в считанные дни. Отмучилась горемычная. Нет ее больше.

— Как нет?! Я видела ее недавно, говорила с ней!

— Не может быть! Путаешь ты что-то. Уже несколько лет прошло.

— Странно… Значит ошиблась… — растерянно протянула я. — А на каком этаже она жила?

— На втором.