Свет в забытых комнатах

Варя жила в конюшне. Этот дом из крепкого кирпича когда-то построили для лошадей. Лошади жили в полуподвальном этаже, а конюх — над ними. По утрам он умывался из глиняного кувшина над тазиком. Брызги разлетались по кухне, и жена, подав полотенце мужу, весело, словно танцуя, водила ногой по полу тряпку и выкручивала ее в ведро. Споласкивала руки в том же тазике и садилась с мужем завтракать. Затем конюх спускался к лошадям, умывал их, расчесывал и, напевая песню, весело собирал навоз лопатой.
Лошади выходили на прогулку к своим хозяевам, которые жили в соседнем доме. В те времена это была окраина города и лошади шли вскачь по лугу до самого леса, видневшегося чуть ли не на горизонте.
А теперь здесь жила Варя. Луг давно стал частью города, и почти центральной его частью. Лошади вышли из моды, их в городе можно встретить лишь на праздники, нарядными и удивленными — они не привыкли к шуму машин и толпам восторженных людей.
Вход в Варину квартиру был с улицы, а за последние пару веков улица стала гораздо выше дома, который словно врос в нее. Дверь была на том же месте, где и дугообразный вход в конюшню, только излишки проема заложили кирпичом.
Во время ремонта протянули провода и трубы отопления, нижнюю половину стен изолировали от влаги и поштукатурили. А верхняя часть квартиры осталась нетронутой: Варя любила за обедом рассматривать аркады потолка, старинную кирпичную кладку.
Окна комнаты и кухни выходили на противоположную от двери сторону. Под одним из окон стоял диван. Сидя на нем, Варя смотрела в окно и видела на уровне глаз траву и цветы на клумбе — здесь земля тоже была намного выше пола ее квартиры. А для того, чтобы выйти во двор, достаточно стать на диван в полный рост, открыть окно и сделать шаг на подоконник.
Двор был тихим, с небольшим газоном, он словно скрывался, окруженный стенами домов, в одном из которых была картинная галерея. Летом Варя садилась на траву и вышивала гладью цветы. Осенью к мокрому окну прилипали опавшие листья, и Варя любовалась их разноцветными позвоночниками. В снежные зимы за окном не было видно ничего, кроме застывших кристаллов, они наслаивались друг на друга, опуская Варину квартиру все ниже под землю. Весной в комнате становилось светлее, и снова можно было выходить через окно во двор, смотреть в прямоугольник неба, сажать цветы и гладить ладонями травинки.
Варя ездила к родителям уже на нынешнюю окраину города. С ними жила ее старенькая бабушка, которая научила ее вышивать и печь пироги-«перекладенцы»: корж ореховый, корж маковый, корж с какао, перемазанные сладким творожным кремом.
Заходя в свою детскую комнату, Варя видела в ней спящую бабушку. Ее будили родители, бабушка улыбалась и нежно смотрела на Варю, но говорила редко и часто отвечала невпопад.
— Мама, не забудь выпить таблетки, — говорила Варина мама.
Выходя из комнаты, мама увлекала Варю за собой и сокрушалась:
— Она же совсем… Она же ничего… Как же ей объяснить…
— Мама, не сердись на нее, ведь она твоя мама, — отвечала Варя.
— Она уже не мама мне теперь. Это так тяжело.
— Да, это другой человек. Но ты вспоминай, как хорошо тебе было с ней в детстве.
Бабушка, в свою очередь, жаловалась тайком Варе:
— Твоя мама раньше была совсем другой. Мы так хорошо ладили. А теперь она раба своей кухни. Не разрешает мне помыть посуду, чтобы я ничего не разбила, кормит меня отдельно.
Варе было жаль бабушку, она гладила ее по спине и словами своего маленького сына говорила: «Ты хорошая».
По телефону Варя говорила со своей тетушкой. Та тоже присматривала за своей постаревшей мамой и часто жаловалась, что за ней нужно ухаживать, как за малым ребенком, но никакой отдачи взамен, никакой радости. Варя не смела перечить тетушке и, лишь вздыхая, тихо говорила ей: «Держитесь».
Все больше Варя ценила прошедшее время беззаботности, протяжных бабушкиных песен, рассказов дедушки о сибирских морозах. Они стали уходить из ее жизни — кто-то сразу и навсегда, кто-то постепенно, засыпая. И чтобы сохранить в памяти ощущение маленькой себя, и запомнить бабушку, дедушку — уже и тогда стареньких, но еще таких жизнерадостных, веселых — Варя трепетно сжимала в ладонях каждый их курносый заварник с тусклыми рисунками на щеках, каждую вышитую салфетку и деревянную шкатулку.

Ее небольшая квартира с высоким потолком не вмещала столько памяти, но расстаться с ней Варя была не в силах. На полу появлялись, стопка за стопкой, книги. На первых пожелтевших страницах были подписи ее дедушки, купившего их почти 70 лет назад в разных уголках страны, которой тоже уже нет.
Однажды Варя щедро, про запас, полила цветник за своим окном и отправилась далеко за город. Вместе с сыном она плела там тарелки из сушеных трав, вырезала узоры на мягкой древесине. Она познакомилась с женщиной, которую звали так же, как ее маму. Женщина рассказывала о себе и ее слова будто наполняли Варю:
— Зимой я работаю в доме престарелых. Среди них много тяжелобольных, тех, кто плохо ходит, не слышит или не видит. Долгое время мне было нерадостно подавать им тарелки с едой, ведра, даже читать вслух газеты. Но как-то утром, заваривая чай для старушки, я посмотрела на утренние лучи и ясно ощутила себя руками Бога, Который через меня заботится об этих людях. Поняла, что я — проводник между ними и помогаю тем, кто сам не может сделать простых вещей. Тогда я налила чай в кружку и впервые с радостью отнесла ее немощному человеку, и с благодарностью Богу за то, что я могу Ему таким образом послужить. С тех пор я полюбила свою работу, и вижу свет в этих темных, забытых людьми комнатах.
Варя слушала свою случайную собеседницу и мечтала, чтобы эти слова проникли в сердца мамы и тетушки. Но знала, что не имеет права указывать и диктовать. И она решила эти слова запомнить, ведь однажды и в ее доме появится тень мамы, когда-то молодой, улыбчивой, селившей в укромных уголках добрых гномиков. Мамы, которая и теперь уже не смеется до слез, а все больше пугается и переживает.
В канун Нового года Варя сплела из сушеной травы ангела и разыскала свою школьную учительницу. Она переступила порог квартиры и поняла, что оказалась в самом аскетическом жилище, которое ей
только приходилось видеть. Здесь были лишь необходимые предметы для жизни. На стенах кухни ветшала побелка, а в комнате бумажные обои были украшены чудесными акварелями. Все несколько предметов мебели были покрыты пылью. Учительница заботливо усадила Варю за круглый стол у большого окна с широким подоконником и ушла за чайником. Это место было уютным островком посреди океана неустроенности. На столе стояла лампа с зеленым плафоном и гравировкой на широкой ножке:
«Наденьке с 16-летием, 12.12.1960 г.».
— Надежда Петровна, такой замечательный подарок у Вас, на всю жизнь! — восхитилась Варя, помогая наливать чай.
— Да, Варюша, ее огонек со мной уже столько лет.
— Я слышала, Вы уже не преподаете в нашей школе?
— Да, я ухаживаю за своей свекровью. Сначала жила в больнице с мужем, теперь с его матерью. Она очень непростой человек, с характером, ни одна сиделка не может долго ужиться с ней. Приходится мне. Она, как ребенок, не разрешает мне говорить по телефону — хочет, чтобы все внимание было только ей. Хоть и разговариваем мы с ней мало, зато понимаем уже друг друга по взгляду. И взгляд ее может обжечь больнее слов. Но кто же за ней, бедненькой, присмотрит, если не я?
Слова Надежды Петровны, по сути, мало чем отличались от слов Вариной мамы и тетушки, но интонации вместо холодной грозы были наполнены красками закатного неба, прекрасного, прощального, угасающего. Варя слушала, словно прижималась к учительнице сердцем, и ощущала в ответ столько любви, что удивлялась — откуда в человеке может быть столько уважения и сострадания к другим, к ней самой — просто за то, что она есть.
Возвращаясь домой, Варя думала о смотрителях маяков, которые посвятили свою жизнь тем, кому темно в этот вечер, в этот час. У них может быть пустой холодильник и течь кран, но они сами — маленькие уютные островки, к которым хочется плыть сквозь непроходимый туман, а добравшись, читать им вслух пожелтевшие страницы и наливать чай из щекастых курносых заварников.
Дома Варя сняла с новогодней елки большой блестящий шар, вытащила из него металлический кончик с ушком для нитки и засунула внутрь крошечный сверток. Это была их семейная традиция: писать пожелания следующему году. Варина мечта была аккуратно выведена: «Научиться дарить людям тепло». Варя не знала, умеет ли она это делать, а узнать об этом невозможно — только стремиться.
Шар вернулся на елку, и она стала на грамм важнее года уходящего. Блестящие надежды на хвойных ветвях.
В эту ночь Варе приснились две бывшие хозяйки ее квартиры: гнедая и серая в яблоках. Лошади игриво поднимали морды вверх, торопливо переминались с ноги на ногу, маня туда, где ветер путает волосы в гривах.
Варя ни разу в жизни не сидела в седле, лишь в детстве на верблюде для фото у моря. Он был огромным и неустойчивым — так ей показалось. А лошадь была ее мечтой. У нее для такого случая ждало в шкафу платье, расшитое бисером и со шнуровкой на спине. Похоже, его фасон был придуман во времена этих самых лошадок. Варя смахнула с платья пыль ожидания, надела его и была готова взять под уздцы гнедую. Но увидела в ее глазах просьбу покормить и напоить.
— Конечно, пожалуйста, наедайся. — Варя дала ей сена и воды. Она гладила лошадку и не верила, что мечта сейчас сбудется. Было немного страшно в преддверии чувства свободы.
Лошадь кивала и просила почистить ее, помыть, расчесать, прибрать за ней.
— Ты прости, что я сразу не догадалась, — пришлось закатать длинные рукава с воланами и подоткнуть юбку.
Уход за таким большим животным оказался непростой задачей. Ушло немало времени. Когда же все дела были окончены, сил и энтузиазма у Вари осталось намного меньше.
— Ну, что, покатаемся? — Тихо спросила она у лошади, но, заглянув ей в глаза, увидела старость.
— Мне 200 лет, и я уже ни на что не гожусь, — пробормотала лошадь.
Сердце Вари упало.
— Ничего, мы немного пройдемся, подышим свежим воздухом, — сказала она, стараясь не выдавать своих переживаний.
«Как же она так быстро постарела?».
Варя с лошадью вышли через высокие полукруглые ворота — туда, где наяву была городская улица. Но, не дойдя до поворота, лошадь, тяжело дыша, попросила повернуть назад. Она еле стояла на ногах, не замечая прекрасной погоды и пения птиц.
— Ты просто давно не двигалась, — шептала Варя лошади, чуть сдерживая слезы. — Мы будем ходить каждый день гулять, и ты окрепнешь.
— Да где уж мне.
День ото дня Варя кормила двух лошадей, поила, мыла, убирала навоз, но веселую песню не напевала, как некогда конюх. Обе ее лошадки не ржали заливистым смехом, а лишь вздыхали и не могли преодолеть дорогу до поворота к прекрасному лугу.

***

Проснувшись, Варя увидела, как снежинки стремительно летят к ее окну, за которым виднелась стена картинной галереи. Начиналась вьюга.
— Алло, мама… Мама, ты хорошая, — несмело сказала Варя в трубку словами своего маленького сына.