В родном городе я всегда хожу пешком. Зачем тут вообще придумали автобусы? Ведь все вот здесь, в одной точке, рядышком. Две станции метро в длину, вот и весь город. Обожаю по нему ходить. Вспоминать его, не узнавать, поражаться. Какой высокой стала ель возле автобусной остановки, каким маленьким стал тот мир, который в детстве казался огромным, даже бесконечным.
Двор, ива возле кинотеатра, киоск со жвачками возле школы, детская поликлиника недалеко от дома, стадион интерната за забором, старая автоколонна с бетонными конструкциями — сложно было представить, что за этими линиями есть что-то еще. Да и зачем? Казалось, этого мира хватит на всю жизнь. Он ведь состоял из тысячи мелочей, ржавчин, камней, травы, песка и листьев.
А сейчас проходишь этот мир в два размашистых шага. От ивы до киоска, ровно в два.
…Дома с утра я тихонько пробираюсь на кухню мимо спальни родителей, чтобы, не дай Бог, их не разбудить. Чтобы посидеть в тишине. Побыть с утром наедине. Ставлю бордовый чайник на плиту. Родители специально не покупают электро, им важно видеть голубые языки огня.
В окне — тишина и сон. Тишина такая, что, кажется, я услышу, если в доме через дорогу встанет человек с кровати и щелкнет выключателем настольной лампы. Услышу, как он будет шаркать ногой возле кровати, искать свой тапок.
В окне ни огней автострады, ни многоэтажек, ни шашек такси. У маленького города свой режим, свой темп.
На кухне гудит холодильник. Так уютно.
Замираешь и сразу слышишь, как в детстве на кухне в деревне у бабушки так же уютно гудел котел. Бабушка сидела на стульчике рядом и чистила морщинами на пальцах картошку. На синем котле лежала кошка. Они урчали вместе, как друзья, они были заодно против долгой зимы.
Так, на кухне с котлом и морщинами бабушки, можно было сидеть сколько угодно. Просто дышать и быть.
…Из спальни мне кричит мама, зачем я так рано встала? У меня что-то болит? Говорю, что нет, говорю, чтобы они спали. Через минуту на кухню заглядывает папа, что я тут такое с утра делаю? Папа ушел, заглянула мама, спросила, пришла ли ко мне муза. Я уже начинаю злиться, потому что хотела посидеть этим утром в тишине с чайником и гулом холодильника, без музы и всех остальных.
А мама стала говорить. Это мои самые любимые разговоры, я перестаю вникать в них уже на второй минуте. Мама говорит, как соседка Люба сказала, что хлеб подорожал и надо делать запасы. Еще Люба сказала, что скоро конец света (зачем тогда запасы?). Соседка по площадке Галя поругалась с другой Галей. Кто-то на ком-то женился, кто-то родил ребенка. Кто-то нашел молодую. Кто вообще эти люди? Зачем мне про эту соседку?
И хочется злиться опять. А потом в нечаянной паузе между Галей и Любой опять стало слышно холодильник. И я подумала… Нет. Я почувствовала…
Как хорошо, что ВСЕ это у меня есть. Как хорошо, что холодильник вот так гудит. Как хорошо, что родители вот так заглядывают на кухню утром. Как хорошо, что кто-то, совершенно меня неволнующий, женится, как хорошо, что мама мне это долго и в подробностях рассказывает. Как хорошо, что она ругает меня за ноги без тапочек. И каждые пять минут проверяет, не холодные ли у меня руки. Как же хорошо.
И пусть так будет еще очень-очень долго. Много-много лет
В родном городе я всегда хожу пешком. Зачем тут вообще придумали автобусы? Ведь все вот здесь, в одной точке, рядышком. Две станции метро в длину, вот и весь город. Обожаю по нему ходить. Вспоминать его, не узнавать, поражаться. Какой высокой стала ель возле автобусной остановки, каким маленьким стал тот мир, который в детстве казался огромным, даже бесконечным.
Двор, ива возле кинотеатра, киоск со жвачками возле школы, детская поликлиника недалеко от дома, стадион интерната за забором, старая автоколонна с бетонными конструкциями — сложно было представить, что за этими линиями есть что-то еще. Да и зачем? Казалось, этого мира хватит на всю жизнь. Он ведь состоял из тысячи мелочей, ржавчин, камней, травы, песка и листьев.
А сейчас проходишь этот мир в два размашистых шага. От ивы до киоска, ровно в два.
…Дома с утра я тихонько пробираюсь на кухню мимо спальни родителей, чтобы, не дай Бог, их не разбудить. Чтобы посидеть в тишине. Побыть с утром наедине. Ставлю бордовый чайник на плиту. Родители специально не покупают электро, им важно видеть голубые языки огня.
В окне — тишина и сон. Тишина такая, что, кажется, я услышу, если в доме через дорогу встанет человек с кровати и щелкнет выключателем настольной лампы. Услышу, как он будет шаркать ногой возле кровати, искать свой тапок.
В окне ни огней автострады, ни многоэтажек, ни шашек такси. У маленького города свой режим, свой темп.
На кухне гудит холодильник. Так уютно.
Замираешь и сразу слышишь, как в детстве на кухне в деревне у бабушки так же уютно гудел котел. Бабушка сидела на стульчике рядом и чистила морщинами на пальцах картошку. На синем котле лежала кошка. Они урчали вместе, как друзья, они были заодно против долгой зимы.
Так, на кухне с котлом и морщинами бабушки, можно было сидеть сколько угодно. Просто дышать и быть.
…Из спальни мне кричит мама, зачем я так рано встала? У меня что-то болит? Говорю, что нет, говорю, чтобы они спали. Через минуту на кухню заглядывает папа, что я тут такое с утра делаю? Папа ушел, заглянула мама, спросила, пришла ли ко мне муза. Я уже начинаю злиться, потому что хотела посидеть этим утром в тишине с чайником и гулом холодильника, без музы и всех остальных.
А мама стала говорить. Это мои самые любимые разговоры, я перестаю вникать в них уже на второй минуте. Мама говорит, как соседка Люба сказала, что хлеб подорожал и надо делать запасы. Еще Люба сказала, что скоро конец света (зачем тогда запасы?). Соседка по площадке Галя поругалась с другой Галей. Кто-то на ком-то женился, кто-то родил ребенка. Кто-то нашел молодую. Кто вообще эти люди? Зачем мне про эту соседку?
И хочется злиться опять. А потом в нечаянной паузе между Галей и Любой опять стало слышно холодильник. И я подумала… Нет. Я почувствовала…
Как хорошо, что ВСЕ это у меня есть. Как хорошо, что холодильник вот так гудит. Как хорошо, что родители вот так заглядывают на кухню утром. Как хорошо, что кто-то, совершенно меня неволнующий, женится, как хорошо, что мама мне это долго и в подробностях рассказывает. Как хорошо, что она ругает меня за ноги без тапочек. И каждые пять минут проверяет, не холодные ли у меня руки. Как же хорошо.
И пусть так будет еще очень-очень долго. Много-много лет.