ЛЮБОВЬ К ЧЕЛОВЕКУ

В кабинете заведующего кафедрой Первого ленинградского медицинского института, а позже директора НИИ кардиологии Минздрава СССР академика Владимира Алмазова стояла склянка с заспиртованным сердцем. Для каждого студента и преподавателя это был легендарный фиброзно-мышечный орган. В самом начале 50-х годов прошлого века, когда Алмазов был ещё студентом 4-го курса медицинского ВУЗа, в клинику института поступила девушка с подострым септическим эндокардитом. Это тяжелое заболевание, которое и сегодня даёт большой процент смертности, а тогда оно и вовсе считалось диагнозом безнадёжности. У девушки держалась высокая температура, сердце отказывало. Её без особых результатов и надежд осматривали ведущие профессора в сопровождении вереницы интернов. В числе провожавших практикантов оказался один креативный и внимательный. Он не предложил революционного метода лечения эндокардита, а просто влюбился — девушка была очень симпатичной и воспитанной. Парень стал каждый день наведываться к ней в палату, носил цветы, фрукты. Умирающая девушка ответила взаимностью и… стала понемногу выздоравливать. Они поженились, у них родились дети, на свою же серебряную свадьбу пара пригласила лечивших её врачей. А когда через много лет женщина умирала, своё сердце она завещала Первому медицинскому институту, чтобы помнили — больное сердце лечится сердцем любящим. Поэтому и лекции да консультации академика Алмазова чаще всего начинались одними и теми же словами: «Сердце можно лечить только сердцем!».

Любовь человека к человеку всегда поли-коммуникабельна. Мы социальны, и начинаем чувствовать влечение только при зрительном взаимодействии, при тактильности, вербальности. Они могут быть как непосредственными, так и виртуальными. Первое — пока мы в одном мире, второе — когда близкий человек улетает от нас за «горизонт событий», оставив фото, памятные вещи, дозу гормона счастья в памяти. Важность общих взоров, тепла рук, разговоров у камина — элемент, связующий каменные блоки нашего индивидуального бытия «я» в единое всечеловеческое здание «мы». И как бы мы не говорили, преувеличивая свои возможности, что мы любим всех-всех, только те, кто с нами «на волне» оказываются согретыми и дарящими тепло. Это не сложно доказать самому себе, вспомнив своё генеалогическое древо. Если убрать из него любого прямого предка — всё завалится и тебя не станет. И, казалось бы, вполне естественным чувством должна была бы быть наша любовь, ну к примеру, к пра-пра-прадедушке, однако, как мы не пытаемся себя настроить на вполне логичную любовь-благодарность, выходит только скупая обязанность и разве что христианская печаль от собственного несовершенства любить даже далеких кровных родственников. Господь понимал наши границы, поэтому и не давал фантастических наставлений, а просил просто любить «ближнего, как самого себя» (Мф. 22:39) расшифровывая объект любви в притче о милосердном самарянине (Лк. 10:25-37):

Человек, вынужденный идти одной из самых узловых и одновременно опасных дорог Израиля был ограблен и избит;

каждый из проходивших той же дорогой мимо избитого и обессиленного человека, проходил аналитический путь самооправдания – искал для себя обоснования, чтобы и не помочь нуждающемуся, и погасить огонь собственной совести;

неожиданно единственным, кто оказал помощь пострадавшему еврею, оказался и идеологически, и националистически «далекий» человек — самарянин.

Тем самым Спаситель конкретизировал, что исполнение второй заповеди любви, которая по апостолу Иоанну Богослову является ключом к первой (если кто говорит: «Я люблю Бога» — и при этом ненавидит своего брата, тот лжец. Ведь если он не любит брата, которого видел, то не может любить Бога, которого не видел» (1 Ин. 4:20)), должна безусловно исполняться по отношению к тем, кто посылается нам на жизненном пути. Глубокое сокрушение, что ты не можешь помочь голодающим детям на другом полушарии Земли ничего не стоит, если обратившийся вчера к тебе за помощью друг или соработник, получили от тебя отказ. В последнем случае можно точно определить, что у тебя пока нет сердца, способного лечить другие сердца…

ЛЮБОВЬ К БОГУ

Изучая псалмы, библеист-комментатор итальянского происхождения Альберто Мелло, сделал микро- и макро- открытие одновременно — в Священном Писании нет ни одного прямого объяснения Богу в любви в форме: «Я люблю тебя!». Такое лаконичное и общеупотребительное объяснение есть только в модели отношений «человек-человек». Даже писатель гимнов любви преподобный Симеон Новый Богослов шел по касательной и избегал прямого объяснения в любви:

«…Как Ты сердце озаряешь и меня всего изменяешь?

Как с людьми соединяешься и сынами Божиими их содеваешь?

Как любовью к Себе возжигаешь и без стрелы уязвляешь?

Как [грехам] долготерпишь и не тотчас воздаешь?

Как Ты — Сущий вне всех (вещей) видишь деяния всех?

Как вдали от нас пребываешь и дело каждого созерцаешь?..»

(Гимн 5. Четверостишия преп. Симеона, показывающие его любовь (ἔρωτα) к Богу). 

По всей видимости, это обусловлено тем, что у «образа и подобия Божия» есть все прижизненные возможности исчерпать другого человека и эта филологическая агапийно-эросная лаконичность свидетельствует о всецелом познании объекта любви. В то время как священнописатели подсознательно откровенны (чего только стоит признание царя Давида в 22-м псалме: «Ты приготовил предо мною трапезу в виду врагов моих», то есть — «я пирую, а они смотрят», как свидетельство царя-пророка о продолжающейся борьбе с гневом внутри него) и, не поясняя сущности отсутствия прямого исповедания в любви, свидетельствуют, что познание Бога на земле неисчерпаемо и объяснение: «Я люблю Тебя!» будет звучать фальшиво… Мы посылаем Ему свои молитвы, замечаем Его заботу, иногда переполняемся благодарностью, но все это, как по апостолу Павлу, «гадательно» (1 Кор. 13:12). Мы как будто готовимся к свиданию, которое произойдет после нашей земной смерти и только Там, встретившись лицом к Лицу, дополнив Его Образ всем, чего не хватало нам для полноты чувств, мы будем иметь честность сказать Ему в глаза: «Я люблю Тебя!». За этим было и есть древнееврейское «любить» в значении «познать». Человек ждет, когда сможет, перейдя в безвременный и беспространственный эфир, максимально познать Бога, до-познать, что было сокрыто еще в слоях земного, и уже честно, выдохнув признать: «Наконец я познал Тебя — я полюбил Тебя».

Когда я поделился этим открытием со своими студентами, один из них при всех признался, что теперь он наконец перестанет «играть»: «Я столько лет упрекал себя в том, что у меня пока нет таких сильных и перманентных чувств к Богу, какие я испытывал к родителям и нескольким людям в своей жизни. Я достраивал свои чувства к Нему, копировал кого-то, искал ущербность и пытался выйти за круг. Теперь с надеждой буду ждать того времени, когда перейдя к Нему, увижу, пойму и смогу уже честно от всего сердца сказать, что люблю Его».

Но что я уже точно знаю в этом мире, что Бог знает меня! Знает всецело и я наблюдаю Его ежедневное признание мне «Я люблю тебя» в течение всей своей сознательной христианской жизни. Он знает, и Он любит — это истина, лично каждым из нас чувствуема и доказуема. И все Писание, и вся история нашего мира — это отражение признания в любви Бога к нам всем и каждому по отдельности.