Однажды давным-давно владетельный князь, властелин земель и людей приказал прорыть канал, который соединил два рукава реки. Канал вырыли настолько глубоким, что он сохранился до сих пор. С виду он похож на настоящую реку. Один его берег обрывистый, а другой пологий, от самой воды поросший густым лесом. Достаточно быстрое течение не замедляют излучины и повороты. Несколько километров канала будто проведены по линейке. Здесь водится огромное количество разной рыбы. По ночам рыба начинает охотиться и шлепки по воде заставляют вспоминать рассказы о доисторических монстрах.
А еще они ловили раков. Делали это так: Санек сидел в лодке, а отец плавал в воде. Перебирая руками и обследуя рачьи норы, он продвигался вдоль берега. Крупные раки сидели в норах поглубже. Отцу часто приходилось нырять. Он мог надолго задерживать дыхание. Круги от погружения его большого тела быстро уносились течением.
Санек с замиранием сердца начинал отсчет. После десяти он уже был в панике, но изо всех сил пытался себя сдерживать. Потому что отец всегда возвращался. И сколько бы он не переживал и не боялся, но где-то в глубине сознания была твердая уверенность: всплывет. И отец всплывал, конечно же.
Сначала начинала шевелиться вода. Потом постепенно показывались такие долгожданные голова, плечи, руки. В больших отцовских руках обычно помещалось сразу несколько штук этих уродливых, но вкусных тварей. Отец бросал их в лодку и продолжал свой перебор руками вдоль обрывистого берега.
Они были хорошей командой и работали четко и слаженно. В 7 лет Санек умел управлять резиновой лодкой, ловить живцов и ставить жерлицы. Ему хорошо был знаком инстинкт добытчика. Ведь в каждом ведре раков, которое он с гордостью вынимал из лодки, или в каждом пучеглазом судаке, пойманном на жерлицу, была и немалая доля его, Санька, участия. Ему нравилось в этом деле всё. Все, кроме момента, когда отец погружался под воду. Всё, кроме страха, что однажды тот не всплывет и оставит его одного в лодке посреди глубокой реки с доисторическими монстрами.
Этот страх оставался с ним очень долго. Гораздо дольше, чем самому Саньку этого хотелось. И не зря. В конце концов всё так и случилось. Это всегда случается. Никто и ничего поделать не может.
Конечно, ни древнего канала, ни резиновой лодки уже не было. Не было даже раков. А отец был. И вдруг его не стало. Будто опустился под воду и не вернулся.
В тот день Санек мчался через город в режиме абсолютного несоблюдения правил и скорости. От бессилия он колотил по рулю и ехал так быстро, как только умел. Ему казалось, что если приехать быстро, то все можно изменить. Но течение, которое уносит круги на воде, было быстрее и в этот раз. Отец уже ушел. А в машине с порванным в клочья о бордюр колесом, будто в резиновой лодке, остался сидеть маленький, растерянный и напуганный мальчик.
Через два дня, на кладбище, этот мальчик долго стоял возле гроба и никак не мог отнять своих губ от рук, перевязанных куском скрученного бинта. В эти руки когда-то запросто помещался десяток раков. Когда-то они умели делать всё, за что брались. Могли строить дом, ремонтировать машину, ухаживать за садом. А при необходимости могли и наградить увесистой затрещиной. Теперь эти руки были холодными.
С утратой каждый справляется или не справляется по-своему. Очень долго отец приходил по ночам и умирал у Санька на руках. А тот ничего не мог сделать.
— Мертвых надо оплакивать и отпускать, — услышал как-то Санек по телевизору от одной очкастой тетки. Тетка выглядела ужасно умной и образованной. Санек решил последовать ее совету.
С первым пунктом проблем не возникло. Оплакивать оказалось не так сложно. Особенно после бутылки коньяка. Горячие слезы сползали вниз к небритому подбородку. Поздней ночью, опустошенный пьяными рыданиями, Санек тяжело и хмельно засыпал. Под утро отец опять приходил и умирал у него на руках.
После похорон отца Санек часто стал вспоминать картинку из детства — похороны деда. Отец стоит на балконе перед разбросанными в спешке инструментами. Дедова сожительница искала деньги и перевернула вверх дном всю квартиру. Отец хватается то за отвертку, то за обувную колодку. Дед был отличным сапожником и руками вообще умел делать всё. Потом отец, который никогда не курил, берет дедов «Казбек» и зажигает спичку. Крошки табака сыпались из папиросы и прилипали к трясущимся, буквально пляшущим губам и рукам…
Выходя из кладбища, отец вдруг обнял уставшего и потрясенного Саньку, прижал его к своему кожаному пальто и сказал:
— Ну вот, сынок. Похоронили мы дедушку.
И заплакал.
В следующий раз Санек увидел отцовские слезы через много лет. Когда уже всем было ясно, что с приговором врачи не ошиблись.
Воспоминания никак не способствовали пункту два — отпустить. А пункт один не отпускал уже самого Санька. Как-то придя с работы, он застал жену за уборкой шкафа. Жена задумчиво смотрела на батарею пустых бутылок из-под коньяка.
По воскресеньям они ходили в церковь. После службы Санек разговаривал со священником, отцом Сергием. Было неловко называть его отцом. На вид «отец» не дотягивал до возраста Санька лет эдак не менее пяти. Неловкость Санек компенсировал обращением на «ты». Батюшка не возражал.
— Отец Сергий, скажи, ну, не пойму, зачем ему молитва? Какой смысл? Он ведь умер уже.
— Ты понимаешь, молитва — это единственная ниточка, которая связывает нас с умершими. Им ведь теперь нужна поддержка, как никогда. Вот представь: ты оказываешься в чужой стране без денег, без знакомых, не знаешь обычаев, языка. Вокруг множество каких-то личностей шныряет, часто враждебных. Тебе страшно, одиноко, ты растерян и не знаешь что делать.
И тут на огромный экран, который стоит на площади начинают приходить эсэмэски: «Ребята, Санек свой», «Санек наш человек», «не обижайте Санька, очень за него просим». А там к этому экрану очень серьезно относятся, признают силу СМС. И чем больше их, тем больше тебе они помогают освоиться и устроиться на новом месте. Вот и выходит, что родной наш человек уже и не с нами, но на самом деле мы продолжаем плыть в одной лодке.
— В лодке? — улыбнулся Санек.
Это простое сравнение ему почему-то понравилось.
— А как можно наверняка знать, что отец… ну, то есть вообще все умершие — точно там?
— Ну, как знать… Вот скажи, как ты сам чувствуешь, отца совсем нет, с концами? Жил человек, радовался, страдал, а потом мясом в землю и темнота?
— Да, как-то не верится.
— Ну, вот. В том и дело. Знать об этом мы ничего не можем. Можем только верить. А здесь вообще, — отец Сергий обвел храм рукой, — все построено на вере. Но не значит, что это неправда. Есть вещи, которые мы знаем. Есть — в которые верим. Реальны и те, и другие.
— Реально то, что можно потрогать.
— Ну… потрогать. Вот смотри: тебя зовут…
— Забыл, что ли? Александр.
— А по отчеству….
— Николаевич.
— Видишь, у тебя двойное имя. Одно твое, второе отца.
— Ну, имя. Так — воспоминание.
— Да? А ручищи твои у тебя от кого? Отец тоже, наверное, таким медведем был? — отец Сергий смеялся, но светло так и совсем не обидно.
Санек посмотрел на свои, похожие на два весла руки, и тоже расплылся в улыбке.
— Понимаешь, Сань, я тоже об этом думаю часто. Если все, что есть в тебе и в чем узнается он… Если это все связано только с тем, что умерло, исчезло, закопано в землю — какой тогда вообще смысл во всем этом? Тогда и боль твоя фальшивая. И сейчас вот панихида будет, и мы с тобой будем комедию ломать. Как клоуны. Я — ради денег. А ты — потому что я тебя обманул. Так что ли?
— Отец Сергий!
— Сань, знаю. Я ведь… ну, ты понял. Пойдем, пора начинать.
— И знаешь, — он обернулся,— вы до сих пор как одна команда. Даже не сомневайся.
Жизнь как-то незаметно входила в другое русло. Не то, чтобы резко, но все же ощутимо. Совет тетки из телевизора уже не казался далеким и нереальным. Однажды вечером сильно прихватило печень. После обследования доктор выразительно посмотрел на Саньку и сказал:
— Прекращайте кушать ЖИРНОЕ, Александр Николаевич. У Вас все показатели к тому чтобы жить долго и счастливо. А вы балуетесь.
«Конспиратор», — подумал Санек и украдкой глянул на жену.
Батарея коньячных бутылок из шкафа в спальне постепенно исчезла. После его возвращения из больницы дети, придя домой, стали заглядывать к нему в комнату и спрашивать:
— Пап, ты как?
Санек сначала удивлялся, а потом как-то раз, машинально взъерошив волосы старшей дочке, вдруг заглянул ей в глаза. Что-то там было знакомое. Тоже считает до десяти? «Солнышко мое», — подумал Санек. «Моя ты девочка…».
Раки ползут назад, река мчится вперед — не догонишь. С отцом Сергием как-то заговорили о вечности. Прошлое, будущее, настоящее. Когда-нибудь они сойдутся в этой самой Вечности. Они не растворятся и не исчезнут. Думать так — значит верить в бессмысленность жизни. Вечность не поглотит время, а лишь наполнит его чем-то правильным и настоящим. И всё встанет на свои места.
А пока что остается канал. Выкопанный много лет назад, он будет все так же соединять два рукава реки. Сильное течение опять унесет круги на воде, и догнать их не получится. Да и надо ли? Главное — не дать реке пересохнуть. Превратиться в болото. Раки ведь водятся только в чистой, проточной воде.
А если нырнуть в эту чистую воду поглубже, то можно увидеть и рыбу.
Большую рыбу.
