Уходят… Где-то в груди еще резонируют звуки заупокойной. Три горсти в сырую глину вывороченной земельной внутренности. Парни с лопатами привычно и ловко утаптывают землю: чтобы не просела. Теперь цветы. Они живые – хорошо. Потом венки. Венки – плохо. Они жалкие и лживые. Как накрашенная старуха. Теперь все. Все? Уже все? Подождите… подождите немного. Не может быть, чтобы вот так – и все. Надо попытаться понять… Послушайте, подождите, пожалуйста, я недолго, а потом поедем, помянем… Хорошо?
Сентябрь. Душно.
Говорят, что к этому можно привыкнуть. Только не говорят – как? Знать бы как? Я не знаю. У смерти много тайн. Самая главная из них – почему? Это вопрос, который может свести с ума.
У меня был друг. До того, как стать небритыми дядьками, мы были детьми. Ссорились, мирились, дрались опять. Потом подросли и продолжали соревноваться у кого шмоточка лучше и кто больше нравится девочкам. Потом выросли и было много всякого. Мне он, по большому счету, не нравился. Я постоянно хотел его вычеркнуть из своей жизни. А он появлялся и появлялся. Каждый раз я давал себе слово не наступать на те же грабли и каждый раз его нарушал. Иногда даже из себя выходил: ну кто меня заставлял опять с ним связываться?
Закончилось все тем, что нас, уже взрослых дядек, объединил общий бизнес. Бизнес – это не шутки. Ради бизнеса я готов был смиряться и даже меняться. Иногда мне казалось, что не только ради бизнеса…
Потом случилось то, что должно было случиться. Не выдержал. В глаза промолчал, вежливо ушел, а за глаза затаил обиду. Обида прорвалась, когда весной собирались одноклассники. И опять по уродскому поводу… Помянуть. Ненавижу этот повод для встреч.
Его не позвали. Не самый приятный человек, чего уж там. И я не позвонил… Хорошо посидели. Досиживали в прокуренном ресторане, где под ДДТ и Чижа постановили, что не позвали – и правильно…
А сегодня я развязал ему в гробу руки. Все вопросы решились. Кроме одного. Позвонил бы я перед той встречей, зная, что скоро придется опознавать его в морге или нет? Хотя вру – теперь уже ясно. Только толку от этого…
Оказывается, у меня был друг. Я не хотел, а он был. Мне его дали. Повесили на шею и привязали веревкой. Веревка крепкая – до срока не перегрызешь. Я пытался…
Лето. Июнь. Жарко.
Вчера ко мне пришел Вишня …
Странно. Он уже три года как умер, а вчера набрался наглости и пришел .
Не помню, о чем мы говорили. Наверное, это и неважно. Мне часто снятся сны. Но Вишня не снился. Он пришел.
Я хорошо помню его до сих пор. Маленький мальчик. Гораздо ниже меня ростом. Черные масляные глазки и волосики на пробор. Цыганчонок. Опрятно одет, пока не вываляется в парафине, которым почему-то щедро посыпали школьный паркет. Всегда подшит белый воротничок, а в кармашке пиджачка – платочек. За два года до смерти Вишни я очень удивлялся: пьянь пьянью, а рубашка всегда чистая. Потом уже узнал, что это бабушка. У него была замечательная бабушка, которая почти отстояла его у родителей-алкоголиков. Почти…
А потом ее хватало только на то, чтобы иногда уговорить Вишню покушать, просто покушать, а не закусить и постирать ему рубашку. В нашем районе Вишня был самым опрятным алкоголиком.
Бывало, валяется Вишня под арбузной кучей в августе – а заметно, что рубашка недавно постирана.
Я его помню всяким по школе. Все было. И его подлянки и мои подзатыльники. Сильные и наглые живут, а маленькие выживают. Но помнить хочется Вишню только таким, каким он сидел во втором классе за одной партой со мною. Чистенький, опрятный. Учеба давалась ему не совсем легко, но он очень любил читать наизусть стихи. Просто невероятно: мальчик приходил домой, там – пьяный папа в амбициях и пьяная мама в прострации. Несчастная бабушка. А Вишня умудрялся выучить стих. И рассказать его. Учительница ставила ему 4, а я бы ставил 6. По пятибалльной системе.
Я потом говорил с ним об этом, когда, играя в смирение, присел на лавке. Вылез из машины с важным видом и вдруг вспомнил о том, что вот ЭТО – вот это не такая уж и мразь последняя, с ней и посидеть рядом можно. Недолго. Про детство вспомнить. Про школу. Чего-то не досказал ему тогда… Да разве можно не недосказать?
Он умер скоро. На той же лавке, в 5 утра. Не успел опохмелиться. За три месяца до этого ушла и его бабушка. Поэтому умер Вишня в грязной рубашке.
Мне долго было непонятно, почему? Почему я тогда остановился и сел поговорить? На меня это совсем не похоже. А все просто. Это был прощальный подарок соседа по парте. Когда бывает совсем паршиво, на помощь приходят такие подарки. Их мало у меня, но тем они ценнее.
В тот день я не прошел мимо, а сел рядом и вспомнил вместе с Вишней время, когда он рассказывал стихи на уроке. Вспомнил, как он старался, изо всех сил. Был опрятно одет и аккуратно расчесан. Я это очень хорошо помню, Вишня, не переживай. Ты мог и не приходить ко мне. Я помню…
1 марта
Телефонный звонок вполне может расколоть жизнь на «до» и «после», а воздух вокруг мобилки сделать густым и тяжелым. Серега… Я совершенно забыл, каким он был в школе. Так, что-то смутное. Очки и форма грубого пошива.
Потом встретились через 7 лет после окончания. Сильно изменился, очки снял. Сам говорил, что никто не догадается, кто же он. Я и не догадался… Ну да. Зачем мне? А Серега оказался отличным парнем. Повел всю банду полупьяных одноклассников к себе домой. Дурели, конечно, но в итоге оставили Сереге целую мебель, а себе – прекрасные воспоминания.
Потом он устроился на хорошую работу и водил БМВэшэчку. И очень был доволен. Сигналил мне каждый раз, когда видел. И прятался, когда уволился и ездил на “копейке”. Еще с ним дружил Дюка. А Дюка с кем попало не дружит. Потом годы понеслись так, что считать их уже никто не успевал. И вот – сегодняшний звонок.
Не покидает странное ощущение. Будто он что-то сказать мне хотел. Все время хотел, а я не слушал. Или не хотел слышать. И не замечал его по жизни так же, как в школе.
За месяц «до» (или «после»?) видели его всей семьей. В воскресенье. Мы в машине ехали, а он навстречу шел. Я, как всегда, не заметил, а жена сказала: «Сережа. Рукой нам махнул». Прощался, значит…
Делать операцию уже было поздно. Поступили, как обычно: разрезали, зашили и поскорей отправили домой. Выписали рецепты на всевозможные наркотики. На вопрос родителей «что можно кушать?» сказали – «все можно. Чтобы потом вы не жалели». Спустя несколько дней Серега лежал в кровати и куда-то ехал. Крутил руль и нажимал на педали. Я даже знаю, на какой машине. Только не знаю – куда, но точно уверен, что он доехал. Надеюсь, это хорошее место.
Прощай, Серега. Когда-то слово “прощай” означало – прости. Не надо сигналить, я, наконец, заметил тебя.
Без даты. Холодно.
Людка была уродом. Три пальца на правой руке срослись и превратили руку в клешню. Стать левшой, как назло не получилось. Поэтому все дети держали ручки и карандаши в руке, а Людка – в клешне. Чтобы научиться писать быстро и красиво, приходилось больше стараться. От старания язык высовывался изо рта и слюна струйкой стекала по подбородку. Людка время от времени проводила рукой по нему снизу вверх и шумно втягивала остатки слюны в рот.
Кто-то утверждает, что дети – как ангелы. Очень может быть, но это смотря, какие дети. Ангелы тоже бывают разными. Класс был дружным. То есть, когда нужно было кого-нибудь одного затравить, то у всех ангелов дружно отрастали хвосты.
Людку травили не меньше и не больше, чем, периодически, кого-нибудь еще. Мальчики всего лишь остроумно шутили:
– Люда, покажи дулю!
– На!- Людка ловко крутила дулю левой рукой.
-Люда, а две дули?
– На тебе!- и мизинец шустро нырял между средним и безымянным. Получались две дули в одной руке. Все же странно, что при такой моторике она была правшой.
У девочек все было серьезней. О, эти женщины. Их коварство – качество не приобретенное. Кто хочет поспорить, пусть сначала понаблюдает за девчонками. Самое невинное занятие у них превращается в напряженный сериал с нешуточной интригой. Мальчики в этом отношении гораздо тупее. На интуитивном уровне девочки знают об этом и частенько манипулируют пацанами.
На провокации Людка реагировала необычно. Выслушивая гадость или читая очередной, гуляющий по классу, пасквиль с картинками, она никогда не плакала. За ней специально наблюдали. Никогда. Выслушивала или прочитывала с ровным выражением лица и казалось, что она чуть улыбается. И даже после того, как к травле подключился мальчик, который ей нравился, своих эмоций ничем не выдавала. А надо сказать, что у парня к черному пиару был талант. В ход пошли фотографии на столбах, выкопанные из клумбы цветы с кусками земли в Людкином портфеле (в качестве букета) и даже выпуск самиздатной желтой прессы. Дело зашло настолько далеко, что те же девочки спросили:
-Слушай, а тебе самому не противно?
И ему сразу стало противно. Вот спросили – и стало. А до этого – не было. И как не считать после этого девочек умнее?
В старшие классы Людка не перешла. Через год мальчики пошли в магазин за пивом и увидели Людку. Вернее, увидели возле магазина девушку. А потом поняли, что это Людка. Она оказалась стройной натуральной блондиночкой с милой улыбкой. Мальчики сказали много хороших слов и даже тот, кто ей нравился тоже чего-то сказал. Людка сказала мало, но зато много и красиво улыбалась. А показать дулю никто не попросил. И две дули – тоже никто.
Через три года ее опять видели. По аллейке шла симпатичная, модно одетая девушка, с маленьким рюкзачком за спиной. Это такая мода была – с маленьким рюкзачком обязательно. Мальчики поверили, что Людка работает заграницей топ-моделью.
-Ха-ха-ха,- смеялись девочки, которые до сих пор были умнее мальчиков,- топ-модель! Ха-ха-ха.
Через год Людку убили. Говорят, что такое иногда случается в дешевых польских борделях. Особенно с нашими топ-моделями.
Лицо разобрать было трудно из-за порезов и кровоподтеков, поэтому отец опознавал ее по рукам. Левая была рука, как рука. Можно крутить дулю. Или две. А вместо правой была клешня.
=======================================================================================
Весна. Грязно.
Давно хочу поставить в подобных историях точку. И поставил бы. Но от меня это не зависит. Они продолжаются. Пойдемте лучше, помянем. Перед первой вздохнем глубоко, после третьей будем смеяться. А потом, может, споем.
Я тоже пойду. И буду смеяться и радоваться, как и все, что там пока только они, а мы еще здесь. Постараюсь уйти до того, как начнем петь, хотя, и не уверен…
Среди ночи проснусь, и, кое-как уняв сердцебиение, буду думать о них, о себе. И через много-много таких ночей, внезапно придет ясное понимание, что цепь глупых случайностей с точкой в конце – это, на самом деле, мудрая закономерность. Все эти бывшие мальчики в пиджачках и девчонки с косичками были не случайно. И если нужно будет это подтвердить, то я готов.
От этой мысли станет легче. И я засну.