А однажды отец сказал: «Делай что хочешь. Хочешь — лечись, хочешь — болей, хочешь — умирай от наркотиков. Это твой выбор. За тебя никто не может его сделать. Я не могу его за тебя сделать. И даже Бог не может за тебя решить. Потому что Он даровал нам свободу».
Дмитрий, 16 лет употреблял наркотики, 7 лет трезвости, работник реабилитационного центра для наркозависимых:
«Когда мне было 12 лет, умерла моя мама. Я был поздним ребенком, мама очень меня опекала, и вдруг ее не стало. Старший брат уехал учиться за границу. Отец пропадал на работе. Я остался один на один с миром. Со своими мыслями, чувствами, переживаниями. О том, что волнует, мог поговорить только с друзьями. Мы вместе пили пиво, портвейн, говорили о девушках, о сексе. Выпивать — это было круто. И наркотики — это тоже было круто. Что-то из взрослой красивой жизни. Символ богатства и удовольствия.
Я жил в Киеве, недалеко от Бессарабского рынка, где тогда, в девяностые годы, можно было достать наркотики и куда приезжали мужчины на иномарках, при деньгах. Я хотел, когда вырасту, быть похожим на них. Не работать всю жизнь на заводе и считать копейки, а ездить на крутой машине и наслаждать жизнью. В 13 лет я впервые попробовал марихуану. Анаша, драп — так ее еще называют. Мы собрались компанией, покурили. Не могу сказать, что мне понравилось. Сознание изменилось, было весело, хотелось есть. Но это было не мое. Я стал экспериментировать с разными наркотиками в поисках своего. Есть такое понятие — наркотик выбора. Тот, который подходит именно тебе. Для меня таким наркотиком стал опиум. Героин, а не какая-нибудь ширка. Ширка — это для «конченных», у которых последняя стадия, которые в притонах колются в пах. Так я тогда думал. Это сейчас понимаю, что нет разницы, в какую вену колоться. Все равно вещество попадает в кровь, потом в мозг, делая человека зависимым. А умереть можно не только на последней стадии, но и от первой дозы. Однажды такое случилось на моих глазах — шестнадцатилетнему парню впервые ввели наркотик, и он умер от передоза. Но тогда это меня не останавливало — опиум был спасением от реальности. Под действием наркотика я успокаивался, расслаблялся. А трезвость была невыносима. Проблемы в школе, а потом в институте, претензии отца и мачехи, которые понимали — со мной что-то не так, косые взгляды соседей, вина, стыд, внутренняя пустота, которую ничем нельзя было наполнить. И окружающие, и весь мир, и я сам настолько были мне невыносимы, что был только один выход — изменить свое сознание, поймать «приход». Но это поначалу ловишь кайф, а потом, когда начинается ломка, новая доза нужна лишь для того, чтобы унять боль.
Игра со смертью
Не от всех наркотиков бывает ломка, от энергетиков, например, ее нет, а от опиатов есть. И это состояние ужасно — выкручивает все тело, кажется, что болят даже ногти и волосы. Когда у меня начались ломки, я впервые сам обратился за помощью к отцу. Пришел и честно рассказал о том, что со мной происходит. Тогда я искренне думал, что хочу лечиться. Но теперь понимаю — не хотел. Хотел только, чтобы исчез абстинентный синдром, и при этом не нужно было напрягаться в поисках дозы. Жизнь родных завертелась вокруг меня. Главный нарколог Киева стал хорошим знакомым нашей семьи. Я был пациентом «Социотерапии» более 50 раз. Рекордное количество для этой больницы. Но это ничего в моей жизни не меняло. Фактически каждый день я играл со смертью — получая дозу, я не знал, что там. Может, крысиный яд. В тюрьме тоже сидел не раз. Для наркомана это — норма, ради дозы он готов на все — ограбить, украсть, забрать последнее у семьи. Однажды я истратил на наркотики деньги, которые отец отложил на памятник для мамы. Я не знал об этом, но даже зная, меня бы это не остановило. Отец очень долго спасал меня. Начиная со школы, когда у меня начались проблемы с учебой. После 9-го класса он устроил меня в суворовское училище, но я протестовал, сбегал оттуда. Тогда папа договорился, чтобы меня комиссовали вроде как по болезни, и отправил меня в вечернюю школу. После школы он решил вопрос моего поступления в престижный институт журналистики, который я так и не окончил, купил мне квартиру, также регулярно давал деньги, которые я тратил на наркотики, и при этом мог не работать. Он также пытался лечить меня самыми разными способами. Начиная от пребывания в реабилитационном центре и заканчивая гипнозом и заговорами. А однажды отец сказал: «Делай что хочешь. Хочешь — лечись, хочешь — болей, хочешь — умирай от наркотиков. Это твой выбор. За тебя никто не может его сделать. Я не могу его за тебя сделать. И даже Бог не может за тебя решить. Потому что Он даровал нам свободу». И я оказался один на один со своим выбором, никто меня больше не спасал. Я, можно сказать, достиг самого дна, что подтолкнуло меня к реальным переменам. Это был долгий и непростой путь, когда каждый день трезвости — подвиг.
Выздоровление
У меня было три длительных ремиссии. Два раза — по одному году. Один раз — три года. Вроде бы жизнь начинала налаживаться, а потом я срывался, и все повторялось. Родные в меня уже не верили, да и я сам себе не очень верил. И сейчас, после семи лет трезвости, я тоже не доверяю себе. Не знаю, что будет со мной завтра. Поэтому сегодня делаю все возможное, чтобы завтра не оказаться со шприцом в руках. Мне придает сил моя работа в реабилитационном центре для наркозависимых. Я помогаю другим пройти тот путь к трезвой жизни, который прошел сам. И уже со стороны наблюдаю за тем, что происходило со мной — сначала прогресс, потом остановка, потом откат, и снова уход в зависимость. Я очень из-за этого расстраиваюсь, прямо руки иногда опускаются. Но понимаю — не все в моих силах, не всем могу помочь, и поэтому просто делаю для других все, что могу.
Сейчас я учусь в университете, пишу диплом по социальной политике. Словом, наверстываю то, что мои сверстники делали еще 16 лет назад. Меня очень поддерживает жена. После лечения я встретил женщину, с которой захотел связать свою жизнь, и она ответила взаимностью. Теперь у меня есть семья, есть сын. И мне нравится состояние трезвости. Но это не такая трезвость, как у тех, кто никогда не употреблял. Это скорее процесс выздоровления. Словно поднимаешься по эскалатору, который едет вниз. И для того, чтобы не скатиться, ты должен идти вперед не останавливаясь. Бывает, просыпаюсь ночью и думаю: «У тебя столько ответственности — за людей в центре, за семью, за сына, хотелось бы еще одного ребенка. Зачем ты на себя столько нагрузил?». И так страшно становится. Но потом смотришь своим страхам в лицо, и они отступают. А прошлая жизнь вспоминается, как сон. Будто это все со мной было, а вроде и не со мной. Да и жизнью это можно назвать условно. Употребил — живой. Не употребил — вроде живой, но больше мертвый. Сейчас я чувствую себя по-разному. И страшно бывает,и сложно, и проблемы есть, но и вдохновение, и радостные моменты. Это для меня и есть жизнь. Не суррогатная, а настоящая».
Я пила от жалости к себе
Светлана, употребляла алкоголь 35 лет, не пьет почти 2 года, продавец: «В моей семье спиртное было нормой — отец часто напивался, он был алкоголиком. Со школы я тоже усвоила, что пить — это норма жизни. Помню мы, семиклассники, праздновали Новый год у кого-то на квартире. И родители оставили нам вино, шампанское. Это было естественно — ведь праздник, все пьют. Потом, понятно, мы и водку достали — нам хотелось быть взрослыми. В техникуме на переменках мы с девочками бегали в киоск, покупали вино. Иногда вместе с нами в очереди за спиртным стоял наш руководитель, и мы делали вид, что друг друга не замечаем. В 20 лет у меня уже стали случаться провалы в памяти. Помню, пошли мы с подружками на дискотеку, все пили, у всех все нормально, а я очнулась в комнате милиции. Не помню, что было. Меня это очень напугало, я начала больше контролировать себя, но все равно пила. Потом был неудачный брак; когда дочке исполнилось три года, мы с мужем расстались. Мне нужно было зарабатывать на жизнь, я отвезла дочку к маме, а сама работала — держала несколько точек на рынке, часто моталась в Польшу за товаром. В поездках, естественно, пили все, включая водителей. Меня ничего не сдерживало, ведь я — свободная взрослая женщина, при деньгах, дочка далеко. Так я пыталась убежать от своего одиночества — мне очень хотелось семью, хотелось быть кому-то нужной. И казалось, что мой образ жизни — это способ кого-то найти. В 41 год у меня родился сын, Максимка, а буквально через пару месяцев мы расстались с мужчиной, который был его отцом. Для меня это стало большим ударом, ведь я думала, что наконец-то у меня все наладится в личной жизни. Было очень плохо, я чувствовала себя брошенной, никому не нужной. У меня опустились руки, я не видела смысла жить дальше. И чтобы хоть как-то заглушить эту боль, стала сильно пить.
Летом я поехала к маме в село. А там хозяйство, огород, за обедом всем по 50 грамм наливают, для аппетита. А мне мало, душа требует продолжения, и я пила, что было под рукой — пиво, настойки, самогон. Бывало, иду в магазин за молоком, сына в колясочке везу, и так мне себя жалко, так больно, что жизнь не сложилась, что сын растет без отца… Захожу еще и за пивом. Напьюсь, прилягу где-нибудь и усну, а ребенок в коляске рядом. Мама поняла, что я не могу себя контролировать, и уговорила поехать кодироваться. На какое-то время это помогло. Я перестала пить, радовалась, что могу адекватно воспитывать сына и дочь. Мама умерла, видя меня трезвой.
Дно
Максим подрос, пошел в школу. Дочка уехала работать в Одессу. Я разрывалась между работой, школой, кружками. Хотела, чтобы сын хорошо учился, а он не тянул на отличника. Из-за этого я нервничала, срывалась. И чтобы привести нервы в порядок, стала пить успокоительные настойки: пустырника, боярышника. А они на спирту. Но я думала: «Что мне несколько капель? Я себя контролирую». Но спустя время пила уже по бутылочке в день и эта доза все увеличивалась. Я понимала, что делаю что-то не то, но не могла остановиться. Сама себя ненавидела, а шла в аптеку, и покупала очередную порцию настойки. Причем каждый раз в другой аптеке — так мне было стыдно. Дошло до 5-6 бутылочек за вечер. Не знаю, как со мной ничего не случилось. Могло и сердце остановиться от передозировки лекарства. Потом мне надоели мои микродозы. Во-первых — неэкономно. Во-вторых — пить противно, настойка невкусная. И я перешла на пиво. Бутылка, литр, два. Могла ночью встать и пойти за пивом — до утра не было сил терпеть. Потом уже и водку стала пить, и смешивать все, что было в наличии, и друзья-собутыльники появились. Также со мной стали происходить изменения. Лицо опухало, глаза делались стеклянными. Помню, я фотографировалась на паспорт, и все не понимала, почему так плохо получаюсь на фото. Думала, что это фотографы плохие. Три раза перефотографировалась. Или делала макияж утром, а глаза страшные, пустые. Сколько не подкрашивай — этого не скроешь. И характер изменился. Ушли любовь, теплота, доброта. Осталась только злость ко всем, за то, что я такая несчастная. Я стала вести себя нагло, часто ругалась. Иногда думала: «Как я себя веду? Что говорю? Это ненормально». А ничего изменить не могла. Моей жизнью уже управляла болезнь. Была только одна цель — выпить. Я просыпалась, кормила Макса (в любом состоянии я помнила, что сына нужно покормить), шла на работу, а в голове только одно: «нужно выпить». И понимаю, что нельзя, но сама же обманываю себя: иду в магазин вроде как за хлебом, а покупаю бутылку. Ведь мне нужно расслабиться, у меня такой тяжелый день, покупатели нервы потрепали, никто мне не помогает — причины выпить всегда находились. Бывало, что держалась до вечера, а бывало, что и на работе пила. Иногда приходила в себя где-то на массиве, не понимая где я нахожусь, что со мной… Это продолжалось до тех пор, пока не вмешалась соцслужба. Я-то думала, что окружающие не видят, что я пью, что это незаметно. А как же этого не заметить, если я иду и шатаюсь, если лицо у меня распухло, глаза безумные, если на детей кричу постоянно? В соцслужбе мне сказали, что если не перестану пить, то детей заберут, сына отдадут в детдом. Максим с Катей ушли жить на квартиру. Потерять детей — это было самое страшное. Психолог из соцслужбы сказала: «Сейчас для вас главное — не пить. Будете пить — ничего не изменится. А перестанете, и дети к вам вернутся». И я ей поверила.
Путь трезвости
Я пошла на реабилитацию в психологический центр «Сенс», где разработана уникальная программа именно для алкозависимых. Стала посещать занятия, где училась трезво мыслить, трезво чувствовать и трезво жить. Я составила план своего выздоровления, вела дневник эмоций, который помогал мне справляться с негативом и жалостью к себе. Там научили, что делать, чтобы не сорваться в те моменты, когда тяжело физически и морально, и очень хочется выпить. Параллельно с реабилитацией я начала ходить в группу анонимных алкоголиков. И там встретила людей, которые честно, искренне хотели мне помочь. Я даже не представляла, что такое может быть. Мне казалось, что я никому уже не нужна — ни детям, ни миру, ни себе. А там я увидела столько участия ко мне, чужому незнакомому человеку. Я испытала одновременно радость и шок. Я почувствовала себя кам дома, я все впитывала, я жить захотела… «Боже, дай мне разум и душевный покой принять то, что я не в силах изменить, мужество изменить то, что могу, и мудрость отличить одно от другого. Да будет воля Твоя, а не моя. Аминь», — повторяла я на каждом занятии слова молитвы. Я поверила, что с Божьей помощью, можно преодолеть любую зависимость.Постепенно пришлось смириться с тем, что я — алкоголик, и что мне нельзя пить совсем. Также мне не рекомендуется «вариться» в прошлом, укорять себя, что пропустила очень много, не так воспитывала детей, была плохой матерью. Эти мысли могут вернуть к рюмке. Нужно жить здесь и сейчас.
Сейчас я выздоравливаю. Сейчас я трезвая. Сейчас я меньше раздражаюсь по пустякам. Я люблю мир, люблю своих детей, люблю себя. И благодарю Бога каждый день. Говорю: «Спасибо, Боже, что Ты даешь мне возможность быть не только трезвой, но и счастливой. Что Ты вернул мне способность любить. Что мои дети доверяют мне сейчас, что я нужна им. Что я вижу солнце, что я дышу, живу». Если бы я не начала лечение, то, наверное, меня уже бы не было в живых. Я не шла — летела в эту пропасть. Своего дна я достигла очень быстро. Я об этом никогда не забываю, помню, что меня отделяет от этого только одна рюмка, но стараюсь жить настоящим. В моей личной жизни тоже произошли перемены. На встречах анонимных алкоголиков я познакомилась с мужчиной. Сейчас мы выздоравливаем вместе. Я не пью уже 1 год 8 месяцев и 8 дней. Когда прошел год трезвости, я удивлялась, почему дети меня особо не поздравляют. А потом подумала: «С чем поздравлять?». Ведь в том, чтобы не пить, нет ничего необычного. Трезвость — это норма жизни».