Восхождение

– Никогда и ничего ни у кого не просите! Сами придут и все дадут.

Как бы там ни было, черствые круасаны лучше поберечь до утра. Бедуинские дети на самом деле голодны и поедают булки, конфеты и фрукты тут же, на месте.

Но это все — утром, а пока ночь и расчитанное почти на всю ночь восхождение. Попасть на вершину можно коротким путем. Но кто сказал, что короткий путь самый легкий? Говорят, он опасен, он крут и там нет перил. Но скорей всего дело в том, что на коротком пути тяжелей расположить “чекпойнты” с водой по два доллара и сникерсами по три доллара. К тому же по крутому подъему не смогут ходить верблюды, а туристы не смогут так быстро уставать и заказывать подъем на животных за 10 долларов. Верблюды — это отдельная тема. Они здесь невысокие и небольшие. Совершенно непонятно, как они справляются с раскормленными «олинклюзив» задницами. Впрочем, бывает и не справляются. И совершенно непонятно что они едят. На пастибище отдыхающих верблюдов только камни и целлофановый мусор.

Дорога поначалу довольно широкая, только каменые осколки впиваются в подошву летней обуви. Об аутентичности самой Горы ведутся споры — та ли это самая гора. По пути, выдолбленная высоко в скале, видна келья монаха-отшельника. В ней горит свет. Гид мимоходом рассказывает, что раньше монахов было несколько, а теперь только один. Еду и воду ему приносят раз в два дня и он поднимает корзину на веревочке. Скорей всего он — копт, как и святой Макарий, но это не точно. Совершенно точно, что это уже настоящее, без подделок и компиляций, то самое — египетское монашество. И вообще, сомнения в подлинности горы отпадают по мере приближения к вершине.

Люди идут разные. В основном, это наши соотечественники и… арабы. Христиане и мусульмане. Мусульмане чтят пророка Мусу не меньше христиан. В Египте вообще, несмотря на наличие экстремизма, огромное число мусульман уважительно относятся к священной христианской истории. Часто можно услышать, как представитель турфирмы с большой любовью пересказывает Пятикнижие. Под конец, ошарашенные туристы спрашивают: так вы христианин? Нет, смеется Мохаммед. Всех мальчиков в Египте называют Мохаммедами или производными от имени почитаемого мусульманами пророка.

Украинцы, арабы, совсем немного европейцев и… японцы. Русских очень мало: авиасообщения с Россией прекращено из-за угрозы терактов. Туристы разбиты на группы, у каждой группы есть свой проводник из бедуинов. На автобусной остановке пролегает незримая граница. Представители турфирмы передают своих подопечных бедуинам и остаются возле автобусов. Дальше им хода нет. Дальше территория верблюдов, голодных детей, бедности и сникерсов по три доллара. Гиды обычно — замечательные ребята. Приветливые, веселые, тактичные, с тонким чувством юмора. Знают, как правило, пять-шесть языков помимо арабского и свободно на них разговаривают. Впрочем, в туристических местах это не редкость. Вы, допустим, едете практиковать свой арабский или английский, а вместо этого практикуете ломаный русский. Теперь уже и украинский.

Проводник дает своей группе какой-нибудь смешной, запоминающийся позывной. Например “зайки-балалайки”. Или “матрешки-пампошки”. Вряд ли кто-то сумеет обяснить значение слова “пампошки”, видимо, оно призвано подчеркнуть национальный колорит. Очень интересно, какое название они придумали для японцев? Когда те его слышат, то сдержанно смеются. Условие для всех одинаково: услышав этот веселый позывной — нужно немедленно подойти к своему проводнику. Он пересчитает группу и тогда можно идти дальше. Все-таки — горы и ночь.

Ближе к средине пути энтузиазм идет на спад. Климат меняется. Особенно это чувствуется после теплой шармовской ночи, из которой вас примчал автобус с кондиционером. Здесь климат другой и не очень приятный. Во время ходьбы спина становится мокрой, а после минутной остановки покрывается гусиной кожей от холода. Появляется усталость и раздражение. На “чекпойнтах” можно услышать почти злобное: “А можно фонариком в глаза не светить, да?!”. Именно здесь люди, считающие себя здравомыслящими и взрослыми, впервые задаются вопросом: а зачем я здесь? И зачем иду? Сначала задают этот вопрос себе, а затем попутчикам. И почти всегда находят братьев по разуму. И ничего удивительного нет. Восхождение на гору — это не только высота, но еще и правильно выбранное время. С высотой рано или поздно справляешься. Справляешься с усталостью, холодом, раздражением. А вот как справиться со временем, когда оно еще не пришло? Или потеряно безвозвратно?

Здесь появляются первые желающие везти свои откормленные «олинклюзив» тела на верблюдах. Несчастные, они не знают, какой облом их ждет впереди! Верблюды не везут до самой вершины. Никто, правда, не сообщает этого. Последний этап восхождения, примерно четверть всего пути — это почти отвесно уходящие вверх, неравномерные, бесконечные каменные ступени. Самый тяжелый участок без перил, без веревок. К этим ступеням человек подходит уже уставшим, голодным, замерзшим. Наверное, вот здесь и наступает момент истины.

Для встречи с Богом нужна гора. В прямом или переносном смысле. Это факт. Ею может быть гора Заповедей в Синайской пустыне. Гора Искушений в Палестине. Голгофа. А может быть пещера на берегу Днепра. Хижина в чаще леса. Полумрак за колонной в кафедральном соборе или маленький свободный уголок возле иконы в небольшом сельском храме. Что угодно, все, что помогает человеку хоть на мгновения взойти на вершину. К Небу. К Нему.

В Третьяковской галерее есть одно заветное место. Это небольшая лавочка без спинки в центре просторного зала. На пути к ней нужно пройти мимо изображений строгого и величественного Новгородского Спаса, мучений Страшного суда, чудес и знамений времен княжеских междоусобиц. И печальных ликов Богородицы, озаренных огнем татарских набегов.

Слева от лавочки — Икона Спасителя. Перевернутая Ликом вниз, она долгое время служила ступенькой в каком-то сарае: кто-то посчитал, что там она нужнее. Так и пролежала много лет, помогая восходить на какую-то мещанскую, бытовую высоту. Или падать с нее. Так тоже бывает. А сейчас она выполняет похожую функцию. Еще одна ступенька, но теперь к Небу, к отражению того, о чем можно лишь догадываться.

Икона уникальна тем, что никто до этого так не изображал Христа. Это не грозный Спас Ярое Око и не ослепительный Златые Власы. Спаситель смотрит не осуждающе, не грозно, даже без укоризны. Его Взгляд полон любви — любви, в которой и ради которой и был задуман человек. Она не ищет своего и не помнит зла. Не радуется неправде, а радуется истине. Все покрывает, все прощает и никогда не прекратится. Напротив Спасителя — икона Троицы. Три ангела в тихом совете между собой, образовавшие Чашу на фоне Древа Жизни, палат Авраама и… горы. Без горы — никак. Чтобы прикоснуться к Святому Духу — необходимо карабкаться вверх. Три ангела совещаются между собой о создании человека.

История сохранила имя мастера. Это Андрей Рублев, святой, преподобный. Пожалуй, первый русский интеллигент в искусстве. Его работы — не просто мастерство ремесленника. Они пережиты и выстраданы. О нем известно мало — в истинном золоте блеска нет. Настоящий художник всегда готов отойти в сторону перед Тем, Кого он своим даром прославляет. Человек — единственное во вселенной существо, которое может творить, подобно Создателю. Это великая радость и честь.

Об Андрее Рублеве ничтожно мало сведений. Главное о нем рассказывают его работы. Никто до него не смел ТАК изображать Спасителя. Никто не смог наполнить такой бездной смысла Святую Троицу. А еще никто так не изображал Страшный Суд. У Рублева нет в картине Суда чертей и кипящего масла. Нет страшного змея и кричащих от ужаса грешников. Нет страха и назидания. Стоят люди и ждут своего Судью. Да, наверное им страшно. Но Страшный Суд — разве он не встреча с Богом? Поэтому никто не уходит. Может быть, как в напоминание о том, что настоящая Любовь изгоняет страх. Как все будет на самом деле нам не известно. Только лишь то, что там все иначе. Человек смотрит на небо сквозь зеркало. А это непросто.

То, что невозможно узнать — можно почувствовать. И можно поверить в то, чего нельзя доказать. Если подойти непредвзято, то вера — такой же способ познания мира, как и знание. Очень тонко почувствовал Рублева наш современник, еще один выдающийся художник с таким же именем — Андрей Тарковский. Его фильм об Андрее Рублеве поражает точными интуитивными попаданиями в образ великого иконописца. Будто гениальность передалась сквозь столетия. А ведь так оно и случилось. Все же просто: у обоих художников был один Источник вдохновения.

И один взгляд на любовь, на страх и на Суд.

Одна из переворачивающих ум и душу сцен в фильме — это споры Андрея Рублева и его учителя Феофана Грека. Сперва Феофан грозит людям Страшным судом: “Скоро все будете, как свечки гореть!”.

– Да как же ты можешь писать с такими мыслями? — спрашивает его потрясенный Андрей.

– Ведь если только плохое помнить, то никогда и счастлив перед Богом не будешь. Некоторые вещи забывать надо.

А затем, спустя годы, уже Феофан после своей смерти является Андрею. Пожалуй, в самый непростой момент его жизни. Храм, который он расписывал — сожжен и поруган, вокруг лежат мертвые люди, а сам Андрей только что совершил смертный грех. Он, монах, убил человека.

“Да как мне жить после такого?” — казнит себя Рублев.

– Так и живи, — неожиданно отвечает ему грозный при жизни Феофан, — между великим прощением и собственным терзанием.

 Святой преподобный Андрей Рублев. Художник Н.Климова

По прошествии немалого времени, после многолетнего обета молчания, молитв и размышлений на свет появляется Ветхозаветная Троица — удивительное и парадоксальное свидетельство о Завете Новом.

“Полюбить себя — это не эгоизм, а жертва”, — пишет Андрей Тарковский.

Любить Бога невозможно без того, чтобы полюбить ближнего, как самого себя. Значит, любовь начинается с любви к самому себе. И это не эгоизм. Любить — значит жертвовать тем, что привычно, знакомо, удобно и при этом — уничтожает. Страх есть порождение лжи. Любить себя — значит не врать себе и не бояться. Часто это больно. Но в тысячу раз более невыносимо постоянно ожидать удара. Жить в страхе возмездия, расплаты, кары. Боязнь Бога, вместо страха Божия — страха потерять Того, Кого любишь и Кто любит тебя. Стыд, а не страх спасет человечество. Любить можно только то, что боишься потерять.

Поворачиваясь на заветной лавочке из стороны в сторону, в “рублевском” зале можно находиться бесконечно. Слева Спаситель, справа Троица, между ними — потрясающий Деисус. Можно немного отдохнуть, даже подремать. Проверено — здесь спится лучше, чем на пуховой перине. Даже сидя. Конечно, до тех пор, пока не прогонят бдительные сотрудницы галереи. Но можно опять мысленно вернуться сюда и попасть в центр замкнувшегося круга. Здесь ярость Ветхого Завета, проходя сквозь всю историю Руси, Киева, Чернигова, Переяслава, Владимира, Новгорода, Москвы, всего мира — замыкается в точке отсчета, где три ангела совещаются о человеке. Здесь начало и конец, альфа и омега. И надежда.

Когда дрожащие ноги преодолевают последние ступени на пути к вершине Синая, вдруг приходит понимание того, зачем же нужен весь этот утомительный путь. Когда сил не остается совсем, тогда и наступает готовность вместить в себя хоть малую часть Бога. Для этого нужно освободить место. Что-то умертвить в себе, что-то не нужное, а порой и смертельно опасное. Пожертвовать, полюбить себя, вскарабкаться на свою вершину.

Рассвет на горе Хорив прекрасен. Но не стоит подниматься сюда только из-за рассвета. В те секунды, когда над Синаем восходит солнце, приходит и ясное понимание того, что Господь сейчас здесь. Вот сейчас и здесь, в этот самый момент на этом самом месте. Самое время достать огромный список жалоб и просьб и начинать зачитывать. А можно просто тихо стоять и попробовать услышать то, что Он хочет сказать своим молчанием. Каждому, кто сюда пришел, Он хочет что-то сказать. Но не все могут услышать сразу, как слышал Моисей. Иногда на это могут понадобиться годы. Годы, проведенные между собственным терзанием и великим прощением…