Свобода… В юности она одурманивающая и призрачно приобретает черты условной реальности в каникулярный период, когда родители доверяют тебе дом на неделю своего отпуска. Ты по-другому дышишь, яркость даже вечернего солнца кажется утренним преддверием целого дня. Становясь же взрослей, та же самая «свобода», как ни парадоксально это будет звучать, но в представлении светского человека одевает на себя оковы — свобода становится несвободной: образование, супруга, дети, родители, работа… все диктует тебе маршрут, по которому ты пройдешь каждый предстоящий тебе день. И как только не реагирует человечество на эту ограниченную в оценке материально-центричным видением «обрубленную» свободу. Кто-то, ощутив ограничение уже в университете, старается минимально себя нагружать, сбрасывая груз ответственности; кто-то, приобретя свой «караван» — семью, бросает его в процессе движения, обрекая на ущербную «свободу» от себя супруга-супругу, детей, дублируя разные роли участников эксперимента «Вселенная-25». Но какой она — свобода, должна быть в идеале, а не наших опытах хаотичных метаний? Ведь это не дилемма теоретического плана, а вопрос удовлетворения своим собственным существованием, радости самого бытия.
«Люди никогда не пользуются свободой, которая у них есть, но требуют той, которой у них нет».
Сёрен Кьеркегор
Есть простой путь определения ущербности человеческой свободы — обвинить в невозможности согласовать видение своего «счастья» и «счастья» окружающих Того, Кто задумал этот мир. Материалист и долгое время ведущий специалист Польши в области логики Тадеуш Котарбиньский в «Трактате о хорошей работе» лаконично резюмировал, что «полная свобода возможна только как полное одиночество», не ответив по сути на практический вопрос: «Куда же деть окружающих тебя людей?». Уж очень это становилось похоже на рисуемый от Данте до святых отцов ад — при отсутствии позитивной коммуникации человек сходит с ума, что неоднократно доказывалось опытно. Философ же и психиатр, создатель логотерапии Виктор Франкл неразрывно связывал оба субъекта я-и-другие: «Свобода, если её реализация не сопряжена с ответственностью, угрожает выродиться в простой произвол». Уже давно заметив эту коллизию «человек не удовлетворен в обществе — человек не радостен в одиночестве», философы и теологи предваряли ответ в согласовании другого кажущегося антагонизма «с одной стороны — Бог знает все, с другой — человек делает, что захочет». А, может, мы не так и свободны? По мнению правоведа и философа Евгения Трубецкого, божественное «предвидение пребывает вне времени и, следовательно, не есть предшествующее временным рядам событие». Представить себе точку пересечения этих двух положений проще языком аналогий нашего материального мира. Уже сегодня известно, что вне области гравитации Земли и солнечной системы, в районе черных дыр и антиматерии, кажущаяся нам — людям, абсолютно важной категория времени (долгие года жизни человека) живет по абсолютно неизведанным еще нами физическим законам. Проще говоря, человек, находящийся на крыше 9-этажного дома и наблюдающий как те или иные люди перемещаются по двору большой площади, не руководит их действиями, хотя и видит все происходящее на территории. Иудейский философ Хасдай Крескас в XV веке лаконично и исчерпывающе сформулировал это в словах: «свобода воли видна только при взгляде снизу вверх, но не сверху вниз».
Выходит, что оценка и пользование свободой обусловлены все же лично мной — человеком. Тогда откуда же такая периодическая самоидентификация зависимости и ощущение незначительного самостоятельного пользования своей свободой?
«Тот, кто добр, — свободен, даже если он раб; тот, кто зол, — раб, даже если он король».
Блаженный Августин Гиппонский
Это ощущение рабства было известно и описано как величайшим богословом Древней Церкви апостолом Павлом: «Ибо не понимаю, что делаю: потому что не то делаю, что хочу, а что ненавижу, то делаю» (Рим. 7:15), так и почти нашим ровесником вне церковной ограды. «Культовый» режиссер ХХ века Андрей Тарковский в своих заметках выражал ту же мысль языком светским: «Мне кажется, что свобода не существует в качестве выбора: свобода — это душевное состояние. Например, можно социально, политически быть совершенно «свободным» и, тем не менее, гибнуть от чувства бренности, чувства замкнутости, чувства отсутствия будущего», ощущая проблематику с той же точностью, что и первоверховный апостол. Оба они в своё время страдали от парадокса, которому искали разрешение; обоим было знакомо фрагментарное ощущение безысходности из круговой поруки греха и недобрых желаний. А уж насколько эта печальная дилемма знакома и автору, и читателям этой статьи… Человеку вполне естественно стремиться к свободе, но после грехопадения у него появилось искаженное представление о ней. Денница, желая показать Богу ущербность проекта «Люди», естественное стремление человека своими заземленными альтернативами направил к иной цели — к свободе греховной — возможности беспрепятственно удовлетворять свои греховные страсти и получать быстрые микродозы удовольствия, куцей радости. Последняя квазисвобода, по сути, является иллюзией свободы в человеческом сознании, ибо она порождает рабство.
«Оставлю я (дьявол) этих мужественных подвижников и пойду к друзьям своим, избравшим беспечную жизнь, где не будет мне труда и не нужны никакие ухищрения. У них же самих, взяв узы, свяжу их ими же; а связав их узами, к которым они привержены, буду иметь их уже у себя под рукой, как рабов, добровольно исполняющих всегда хотения мои».
Преп. Ефрем Сирин
Преподобный Макарий Египетский в слове «О свободе ума» описывает, что как «богопротивная сила, так и благодать Божья являются именно побуждающими, а не приневоливающими, чтобы в полноте сохранились в нас и свобода, и произвол». Именно поэтому за плохие дела, даже по «совету» лукавого, наказывается человек, а за доброе дело человек награждается. То есть соль всего лишь в одном малом и великом одновременно — выборе как шаге! Внимательное рассмотрение вопроса о праве выбора приводит к мысли, что если для человека выбор между добром и злом — это проблема, если он колеблется между вариантами действий, то это свидетельствует об ущербности его личной выборной свободы. С одной стороны, из этого выплывает неполнота знаний и несовершенство, которые всегда сопряжены с грехом, с другой, человек колеблющийся неминуемо становится послушным инструментом в руках того, кто улавливает гедонистические склонности и желания данного субъекта и, как следствие, становится рабом этого человека. Последнее, за пару десятилетий анализа работы социальных сетей и привязанных к ним рекламодателей, стало очевидным — забейте в поисковик google запрос и увидите, как часто у вас будет появляться реклама и все связанное с запрошенным предметом-процессом на боковых панелях монитора.
Как же вырваться из этой поруки и ощутить, наконец, подлинный простор?
Если вы думаете, что тема свободы — новый пост-
евангельский аспект богословия нашей жизни, то это совсем не так. Спаситель уделял этому философскому практикуму немало места. Лучшим динамичным примером активности воли человека является евангельский случай неоднозначной реакции двух сыновей на отцовское повеление из притчи Христа: «У одного человека было два сына; и он, подойдя к первому, сказал: сын! пойди сегодня работай в винограднике моем. Но он сказал в ответ: не хочу; а после, раскаявшись, пошел. И подойдя к другому, он сказал то же. Этот сказал в ответ: иду, государь, и не пошел» (Мф. 21:28-32). И данная притча в устах Господа не суха и теоретична, а апробирована личным опытом свободного выбора. Ведь евангельское повествование о земном подвиге Иисуса Христа начинается с рассказа о Его победе над Искусителем в пустыне, намеревавшемся деформировать свободу выбора Мессии (Мф. 4; Лк. 4). Об истоках подлинной свободы говорил Христос и ученикам: «Если пребудете в слове Моем, то вы истинно Мои ученики, и познаете истину, и истина сделает вас свободными», и получал ответ от одурманенных псевдосвободой фарисеев: «Мы семя Авраамово и не были рабами никому никогда; как же Ты говоришь: сделаетесь свободными? Иисус отвечал им: истинно, истинно говорю вам: всякий, делающий грех, есть раб греха. Но раб не пребывает в доме вечно; Сын пребывает вечно. Итак, если Сын освободит вас, то истинно свободны будете» (Ин. 8:32-36). Именно основываясь на последнем преподобный Силуан Афонский, выслушавший множество откровенных исповедей и плачей вздыхал: «Мучимся мы все на земле и ищем свободы, но мало кто знает, в чем свобода, где она. Я искал и познал, что она у Бога, и от Бога дается смиренным сердцам, которые покаялись и отсекли свою волю перед Ним». Именно в этом и только этом контексте логической цепи становится понятным временное церковное обращение «раб Божий, раба Божья», встречающее столько претенциозности у светских людей. Девиз первого советского букваря: «Мы — не рабы, рабы — не мы» без глубины осознания стал щитом эгоизма, в то время как Церковь откровенно признается, что до сыновства человек неминуемо проходит «ломку» подчинения своей воли воле мудрых и взрослых родителей, как земных, так и Небесного.
«Человеческую натуру можно рассматривать двояко: исходя из конечной цели существования человека, и тогда он возвышен и ни с кем не сравним, или исходя из обычных присущих ему свойств… — и тогда человек низок и отвратителен».
Блез Паскаль
Вглядываясь в наш мир, получивший своё начало и существующий только благодаря хоть какому-то первенству добра в нашем обществе, мы неминуемо приходим к выводу, что создавший этот мир Бог добр: право каждого государства наполнено приоритетом блага, а не зла; из двух реакций наших ближних мы искренне ждем только сочувственной и гуманной; даже улыбка случайного прохожего и наша ответная ничто иное как маркер этого мира — «здесь господствуют нежность, милосердие, любовь!». И если такой добро-направленный мир сотворил этот Бог — значит нам точно с Ним по пути; к чьей как ни Его воле стоит приложить и волю свою. Однако не каждый человек любит философию и её силлогистические пути. И Бог находит доступный всем метод — Он преподаёт нам драматический урок вселенской истории смирения и соподчинения Своей свободы на Своём личном примере. А вчитываясь в эти страницы сложно не зарыдать…: «Человек, ты боишься подчинения и назваться рабом? Но у Нас в Троице все именно так. У Нас одна воля и Мы подчиняемся Друг Другу в радости, как и ты, человек, радуешься соподчинению в семье, которое дарит вам мир и покой. Чтобы доказать вам, людям, что Мы создали вас для блага и любви, Мы решили Предвечным Советом Троицы смириться и покориться вам — показать всё собственным и понятным вам примером. Сначала Мы подчинились вам биологически, когда Сын Божий умалился, став человеком. После, чтобы у вас не осталось сомнений, Мы подчинились вам психологически, переступив черту и дав творению попытаться убить Бога на Кресте. Сын Божий полностью предал Себя в ваши руки, использовал весь возможный и парадоксальный для Божества инструментарий, чтобы пояснить вам, как созидательна со-подчиненность, со-любовь, со-воля. Христос не мыслью и словом, а активным действием выбил из-под ваших ног и малую возможность оспаривать «свободу как проявление самоволия»; чтобы вы поняли, что ваша эго-свобода не имеет никакого будущего, не имеет смысла. Но когда Сын Божий, отдав Себя в ваши руки, и умер, и воскрес, Он пошел дальше, хотя казалось бы, что уже некуда… Он оставил вам Свои Тело и Кровь! И каждый раз, когда вы видите и вкушаете Их, это живой памятник Моего рабства вам, только бы вызвать у вас ответное чувство подчиниться Нам, взять Нас за руку, и идти с Нами из временности в Вечность». Жаль, что ангелы не успели усвоить этого урока, и денница, посчитав, что своеволие — принцип подлинного бытия, провозгласил оказавшуюся бесконечно деструктивной автономию. У нас же с вами такая возможность разложить и понять принцип бытия и Бога, и мира, наполненного Его образами и подобиями, есть, и мы свободны и вольны выбирать это подлинное благо.
«Избранным народом Божиим становится не народ-невольник, а Израиль — народ, боровшийся с Богом. Оно и понятно. Любить Бога активно может только тот, кто способен действенно ему сопротивляться. Если бы человек не мог отпасть от Бога, он не мог бы быть и союзником Божиим».
Евгений Трубецкой
После такого откровения сложно выйти вперед со своей куцей свободой и самоуверенно крикнуть «Я свободен!». Их смысл скорее будет созвучен со словами Голлума из романа «Властелин колец» как признания медленного разложения души: «Моя прееееелесть…». Но подлинной динамикой обретения свободы станет искреннее признание, что пока что я обнажен, но мой личный активный выбор, моё усилие, мои шаги в сторону Божьей подсказки, моё послушание Его доброй Родительской воле способны открыть и увидеть подлинную свободу, о которой в минуты честности перед самим собой так тоскует моя душа.