Доводилось ли вам слышать критику социальных сетей? Какими только меткими эпитетами их не клеймят: и «пожиратели времени», и «социальный эксгибиционизм», и «ярмарка тщеславия». Делается это обычно с пренебрежением в голосе и высокомерием. Но социальные сети всего лишь зеркало нашей реальности, а ругать реальность — все равно, что жаловаться на мороженое, которое в детстве было вкуснее. Не лучше ли наполнить этот виртуальный мир чем-то настоящим? Красотой, правдой, смыслом. Что, между прочим, требует упорного труда и драгоценного времени.
«Эфир года» — так в Инстаграмм был назван разговор двух священников-миссионеров — иерея Григория Скрипко с иереем Николаем Горбацевичев. О чем? Судить вам.
– Апостол Павел был восхищен до третьего Неба. Как там, отец Николай?
– Если бы был восхищен, то рассказал бы. Про восхищение до какого-то неба говорить не приходится — в ситуации с коронавирусом и тяжелым течением этого заболевания, скорее наоборот, чувствуется богооставленность. Я разговаривал со многими священниками, кто тяжко переболел, — и они делились схожими ощущениями.
Я книжечек взял, ноутбук для работы, задачи раздал всем на приходе. Думаю, три-четыре дня прокапают и домой отпустят. И вот уже скоро полтора месяца, как я из больницы не выхожу. Я вообще-то сюда приехал на осмотр в чудесном состоянии. Брат с врачом созвонился, меня привезли в больницу, поражение легких было на тот момент всего 10 процентов. Температура в норме. А вот когда анализы сдал, через несколько часов раздался звонок врача: срочно на госпитализацию! Начинался цитокиновый шторм и анализы это показали, только я пока ничего не чувствовал. Через сутки, когда поражение легких было уже 70 процентов, все и началось.
Состояние на кислороде было жуткое: вытянутый, головой вниз, руки подняты вверх. И тебе говорят, что это на несколько недель, при условии, что выживешь. На вторые сутки я понял — душа готовится к отходу. И такое смущение внутреннее — не о том, что к смерти не готов, больше думаешь — кто сына будет растить, три годика ему, а трех дочерей…
Были мысли — о похоронах, как все соберутся, как матушке тяжело будет и детям. Вначале семья из головы не выходила. Потом ухудшение началось, и семья отошла на второй план. Такое состояние я бы назвал подготовкой к переходу. День-два и душа покинет тело. Я тогда думал над словами преподобного Амвросия Оптинского, который говорил, что больной человек всегда ближе к Богу, чем здоровый. У него есть еще такие слова, что в любой скорби сильное утешение — это молитва, но человек, пребывающий в болезни, лишен этого утешения.
Действительно, сначала я слушал акафист «Скоропослушнице», потом включал «Покаянный канон», «Умилительный ко Пресвятой Богородице». Потом уже не мог слушать, — звук шел приглушенно, где-то далеко. Начинаешь читать Иисусову молитву, потом и ее не можешь — два слова и все. Потом только — Господи! И все равно чего-то не хватает. Какой-то период молился: Господи, утешь! Господи, исцели! Но когда понимаешь, что надежда пропала, что ты не выживешь, — просто произносил слова: «Крест Христов», — и они служили утешением.
– То есть Бог слышит и как-то отвечает на краткие молитвы или нет?
– Господь ждет. Он, мне кажется, какое-то время попускает испытанию быть. Очень сильно бесы нападают, и ты так обессилен, что кажется их не испугаешься, даже если они появятся. Прилоги ропота проникают в мысли. Люди писали мне, мол, вы столько добра, батюшка, сделали. Но на больничной койке ты этого не чувствуешь. Скорее ты понимаешь, что все, что ты делал — не будет засчитано. С какой душой ты подошел к порогу смерти, в этот момент она взвешивается.
Основное, что я для себя вынес: важно иметь надежду на Бога непоколебимую. Потому что лукавый в эти последние дни или часы жизни — если человек переносит какую-то сильную скорбь, — пытается «сбить» надежду. Что тебя никто не слышит, ты никому не нужен, что то, что ты доброго сделал, — все покрыто гордостью, тщеславием, все обесценено. Ты Богу не нужен. Таким прилогом пытается сокрушить надежду.
А я в состоянии нищенском. Одышка, не могу говорить. Другое дело, когда умираешь на благообразном смертном одре. Собрались чада, лежишь себе благоговейно… Не когда лежишь в больнице голый, в неприглядном виде, лицом вниз. Родные не знают, что происходит, врачи говорят: он тяжелый, но стабильный. Врачи заботятся, но нет душевной и духовной поддержки.
Это раньше я бравировал. Говорил: надо умереть, значит, умру. Страдания чуть смирили. Руки опустить не можешь — они вверх вытянуты и в обеих руках капельницы круглосуточно. Уничтожен полностью, по-человечески. Так было 5-6 дней. Было о чем подумать.
– Прививался?
– На этот вопрос никому не отвечаю. В отделении нас было поровну — привитых и непривитых. Сам коронавирус ведь не страшен. За стеной женщина лежала, у нее диабет и стопроцентное поражение легких. И она выкарабкалась. Проблема в цитокиновом шторме, когда вирус запускает работу твоего иммунитета против тебя же. Врачи мне признались: у вас сильный иммунитет, и это сыграло плохую роль. Иммунитет начинает отторгать собственные органы, свертывать кровь. У меня показатели свертываемости были такие, что при меньших умирают.
– Сознание работало?
– Меньше работает человеческий рассудок, больше работает рассудок духовный. Ты не можешь сконцентрироваться на каких-то вещах человеческих, но в то же время идет постоянная борьба духовная. Либо отчаяние, либо — надежда. В какой-то момент было ощущение, что тело рядом лежит, и оно уже не особо твое. Это состояние было самое нестабильное. Нет четкого понимания, что сейчас будет и куда ты идешь. Наконец, я вроде бы взял себя в руки с мыслью: пусть умру, но с надеждой на Христа. И в эту секунду все поменялось. Чувствовал, что сейчас могу умереть, но пришло внутреннее утешение. Через день-два брат приехал, — увидел меня, испугался, причастил.
Со мной рядом лежал человек, я наблюдал, как у него начинается паника и депрессия. Эта болезнь очень сильно эмоционально расшатывает и лукавый это тоже знает. На этапе реабилитации часто подключают психотерапевта, нейролептики, чтобы ввести человека в нормальное психологическое состояние. У меня паника была одну ночь, — на фоне максимального потока кислорода. Вода заканчивалась каждые полчаса, и если никто не придет, то кровь пойдет носом, — один раз уже шла, потому что слизистая пересыхает на таком потоке.
Слава Богу, уныния и депрессии не было вообще. Не было помыслов неверия, но было четкое понимание: если человек живет в мирской суете, в заботах все время, скандалах, конфликтах, — очень тяжело будет стойкость проявить в последний миг. Думаю, что многое, что мы делаем в нашей жизни, должно быть ради вот этого последнего мига.
– Получается, все наши десятки лет жизни — радости, скорбей — они все только для последнего мига? Школа, чтобы мы в последний момент могли достойно перейти, переступить порог, вступить в новую жизнь?
– Я вот как размышлял. Что такое — «отец Николай»? В прошлом году я получил множество наград. Меня знают люди, я на конференциях различных выступаю. А что такое «отец Николай» сейчас? Голый, немощный человек, который не может повернуться, сам не может в туалет сходить, и какое состояние его души сейчас? После отпевания скажут, мол, неплохой был человек. Но все, что эмоционально, внешне, — оно гроша ломаного не стоит на пороге вечности. Что касается встречи с Богом, это все просто пшик.
В момент близкого перехода в голове четко звучали слова Спасителя «В чем застану, в том и сужу». Господь редко нас застает, допустим, когда сидит нищий, обездоленный и мы подошли, накормили его, обняли, и сразу Господь нас застал. Так редко бывает. Часто мы видим, и по житиям святых, что и они перед кончиной испытывали искушения. Я бы вспомнил эпизод из жития преподобного Макария, когда, даже будучи одной ногой в Раю, лукавый крикнул: Макарий, ты спасся! Хотел в последний момент его гордость соблазнить.
Думаю, мы недооцениваем слова Писания, что больше всего хранимого сердце свое храни. («Больше всего хранимого храни сердце твоё, потому что из него источники жизни» (Притч. 4:23) Мы можем быть деятельными, добрыми, отзывчивыми, улыбчивыми, — героями… А в последний момент окажется, что сердце наше слабое и ничего духовного в нем нет. То, что я понял: надо трудиться не над внешним, а над внутренним человеком.
Врачи у меня были люди верующие. Заведующая, очень талантливый врач, говорила так: мы делаем все, что можем, но мы не все можем сделать. У нее в этом отделении умер отец. Ее духовный опыт привел к таким выводам: эта кара Божия человечеству за отступления. Я не знаю, почему человек болеет, — говорила она, — но я знаю, что участь человека в руках Божиих.
Когда меня перевозили в областную пульмонологию, со мной везли еще четырех женщин. У одной из них на заставке в телефоне — святитель Николай, у другой на шее иконочка висит, третья через слово — как Бог даст. Рядом дедушка лежал, у него тоже цитокиновый шторм начался, и он все время на Бога полагался. Там особо понимаешь немощь человеческих усилий. Многие оттуда выходят чуть-чуть переосмыслив свою жизнь.
Наступает момент, когда порог близок, и то, что в жизни приносит радость — вообще радости не приносит. И то, что в жизни расстраивает — вообще не расстраивает. Ты находишься в плоскости других ценностей.
– Отче, многое в нашей жизни оказалось пустым. А что не пустое?
– Все, что помогает созидать сердце в чистоте и добродетели. Все, что сердцу вредит, надо воспринимать как гниль. Все, что помогает, надо воспринимать как возможности. Любые наши дела должны быть взвешены влиянием на наше сердце.
Вот человек говорит: на работе трудно, я постоянно изнемогаю, ропщу, весь день работаю, все время в гневе, не могу ни помолиться, не перекреститься. Человеку говоришь: работа в жизни — не главное, если так плохо, найди что-то другое. В ответ: да вы не понимаете, мне надо семью кормить, а там хорошая зарплата. В этом случае очень трудно будет, потому что сердце просто растерзанно человеческими переживаниями, оно не наполняется духовно. И когда ты подходишь к главной битве, к последней битве, — к примеру, как чемпион мира по борьбе, который после завершения очередного боя в Турции отдыхал, на Мальдивах, много ел, весь разжирел, вышел на ринг с большим пузом, абсолютно без всякой физической подготовки, — то ты проиграешь. Ты подходишь к последнему сражению, а у тебя нет ни щита, не меча, нет каски на голове, и ты стоишь трясущийся. Конечно, лукавый не упустит возможность попытаться тебя победить.
Думаю, что Господь тоже силен и может стать на защиту, но что мы при жизни сказали Богу? Что мы при жизни сделали, чтобы могли Ему сказать: Господи, мы — Твои!
С абсолютным пониманием, что я во всех отношениях проигрываю, я сказал: Господи, я знаю, что я недостойный и немощный, но я считаю себя Твоим.
– В разных жизненных обстоятельствах ярко всплывают евангельские цитаты, которые как бы на слуху, но всегда находились на периферии нашего сознания. А потом — бац! — врезаются и остаются в памяти надолго. Что-то подобное было?
– У меня два момента было. Первое, что фоном проходило: «в чем застану, в том и сужу». И второе — не из Писания, а из жития старца Иосифа Исихаста, когда он много болел и скорбел. Был такой момент, все его тело пошло волдырями, и он их давил, опираясь о стену. Шло заражение, целую неделю его покидало сознание. Я этот момент из его жизни четко вспомнил, как он поступал в тяжелом физическом и психологическом состоянии. Когда наступило сильное искушение, он молился: Господи, неужели Ты меня сюда привел, чтобы я тут погиб? И ему явился Господь на Кресте и сказал: Я ради тебя вишу на Кресте, неужели ты не можешь потерпеть небольшое искушение?
Я вспомнил, сколько мучеников страдало, как их долго терзали, какие святые были, какие судьбы. Думаю: если у меня цитокиновый шторм, то в принципе сутки-двое надо помучиться — безропотно. У меня не было мысли, что, вот, мой Бог — Царь, Который где-то заседает на небе и посылает нам какие-то препятствия. А то, что мой Бог на Кресте за меня висел. Неужели я сейчас, в момент, трудный для меня, могу от Него отвернуться? Слова «Крест Христов» держали меня в бодрости духовной.
– Апостол Павел наверняка знал это и говорил другим, что «Я не желаю хвалиться, разве только Крестом Господа нашего Иисуса Христа» (Гал. 6:14).
– Когда человека утешаешь, подбираешь слова. Но это — не из личного опыта, а из личного понимания. А когда ты сам в скорби находишься, так хочется попасть домой, зайти в келью, каждую иконочку расцеловать, так хочется послужить Литургию. Ведь раньше бывало — где-то уставший, в спешке, суете. Хотя бы одну Литургию отслужить, все бы за это отдал. Переоценка полностью происходит. После этого думаю: чем хвалиться — только Крестом Христовым — эти слова опытом почувствуешь, до глубины сердца.
– Какая страсть сердечная мешает более всего достичь Царства Божьего и больше мучает в эти дни?
– В моем состоянии — куча помыслов про то, что ничего не подготовлено. Я понимал, что с моей смертью все послушания просто разрушатся (Прим. О. Николай — руководитель общества трезвости и противодействия наркомании и алкоголизму, совершает тюремное служение, курирует Дом Милосердия для бездомных, в том числе нетрудоспособных), что это будет не просто удар по семье, ведь у меня матушка — мы с ней «как два в плоть едину» — она просто не перенесет потери. Судьбы детей. Лукавый убеждал, что они никому не нужны, — объективно, у каждого человека — своя жизнь. Мои мысли были: Господи, пытаюсь Тебе послужить и довериться, возьми под Свое крыло всех. Устрой, как Ты хочешь!
Борьба была не на уровне сердца даже, а на уровне рассудка. Сердце еще не приняло ни одну, ни другую сторону. А помыслы — один залетает, а другим его отражаешь, как бы дуэль идет, длительная и интенсивная. Если ты не подготовлен молитвой, чтением Писания, житий святых, — то очень легко сдаться. Лукавый знает все наши слабые места, и подойдет через самое-самое дорогое. Поэтому все в нашей жизни должно способствовать нашему духовному устройству. Чтобы мы не оказались в растрепанном состоянии в тот момент, когда придет последний бой. Это очень важно. А когда он может прийти? По своему опыту могу сказать: тогда, когда у тебя очень много планов на осень.
– Помни о смерти и вовек не согрешишь…
– Миллион раз я это говорил. Но понимаешь это, когда сам стоишь на смертном одре. Одно, когда ты с кем-то разговариваешь, и говоришь: ну, призовет Бог и призовет. Все под Богом ходим и в любой момент можем предстать. Но когда у тебя меняется душевно-эмоциональное состояние, когда у тебя состояние телесной агонии, может, эстетически некрасиво звучит, но сопли через уши вылетают, когда дышишь кислородом — в таком немощном состоянии красиво не поразмышляешь.
Должно быть такое доверие к Богу, как к любящему Отцу чтобы ни произошло… Апостол Павел мог даже в ад отправиться по своему состоянию доверия к Богу. Если такое состояние не стяжать при жизни, то в последний момент наступает мрак.
Короче, смерть — это не весело. Я до этого думал, что, мол, переходик такой. Может получиться так, что отслужил Литургию, вышел на порог храма, тромб оторвался, и ты. Это, конечно, блаженная кончина, и сейчас на ектении о безболезненном переходе я буду уже о ней по-другому молиться. Но, если такого перехода не получится и будет агония, то это очень большое искушение. Это тяжелая война, к которой стоит подойти подготовленным. Понять, осмыслить и начинать вооружаться надо не с завтрашнего дня, а с сегодняшней вечерней молитвы.
Спасает надежда на Христа. Причем такая, чтобы твердая и непоколебимая. Я уже согласился, что я умираю, что ничего доброго во мне нет, согласился, что я в состоянии ниже человеческого. Коронавирус начинает действовать на кишечник, на все органы подряд, — просто вакханалия происходит на койке. Социально ты теряешь человеческий облик. Это то, из-за чего у меня один сосед плакал: я никогда не думал, что окажусь в таком положении. Но ему было за 70, а мне — 35. Состояние, что ты — недочеловек, немощный, ничего не можешь. В состоянии некрасивом, неблагообразном, — не знаю, как еще назвать.
Помните эпизод из книги «Несвятые святые» про монаха, который пережил клиническую смерть? Он был хорошим плотником. Богородица ему показала, что все, что ты делал — в яме. И здесь мне пришло понимание, что все, что ты делаешь, надо было делать так, чтобы каждый твой поступок служил к созиданию и возрастанию твоего сердца. А что ты делал на автоматизме, без желания, без радости, с напряжением — все это было пустое. Впустую ты потратил время. И еще слова одного святого пришли на ум. Ему написала женщина, у которой был рак груди. Он ей ответил, что когда кто-то в семье болеет тяжелой болезнью, то ты сто раз на день глянешь на образ Богородицы и прослезишься. А когда все хорошо, то сто раз глянешь в зеркало и причешешься.
Переосмысливаешь время с семьей. Все мы что-то откладываем, а потом — хоть бы на две минутки туда попасть. Шоком было, когда сказали, что с вытянутыми руками три недели лежать. Но через три дня провалился в такое состояние, что ничего не понимал. Оказывается, две недели пролетело. Врачи говорят: ни в коем случае не повернись, либо реанимация — либо смерть. И ты уже лежишь в таком состоянии и думаешь: пусть месяц-два-три, только бы выйти из больницы! Когда кризис прошел, готов терпеть что угодно, лишь бы увидеть семью и послужить Литургию. Два первых ярких образа в голове проявляются: семья и Литургия.
– Я так понимаю, говорить, что Господь сохранил батюшку, чтобы он с алкоголиками и наркоманами занимался активной социальной деятельностью, проповеди хорошие читал, — не стоит?
– Я думаю, что я должен был умереть, но Господь явил Свою милость — за молитвы людей. У меня семья молилась, как никогда — и днем, и ночью. И жена, и дети, и мама, и бабушка, и дяди-тети. Молились люди, которые раньше вообще никогда не молились. Я увидел такую любовь к себе, что был поражен и ошарашен. Думаю, Господь смилостивился по молитвам людей, и меня провел через болезнь, чтобы я немножко приостановился в суете.
– Что христианину надо на первое место поставить в своей жизни? Что нужно изменить, учитывая неминуемость кончины, и, самое главное, ее неожиданность и внезапность?
– Серьезно стоит задуматься над тем, чем мы занимаемся вообще — в церковной и своей личной жизни. Исполнение правила формальное, без усердия, сосредоточения, восприятия живых отношений с Богом, — пустота. Творение любых заповедей без усердия и радения — пустота. Все, что чаще всего мы делаем, понуждая и заставляя себя, иногда интеллектуально побуждая себя делать, — но, если в этом нет радости, в исполнении заповедей, — пустота. Это все отвалится, а Господь говорит: в чем застану, в том и сужу. Сокровенный сердца человек. О нем нужно беспокоиться, а не о внешнем.
Все наши мнимые заслуги, которыми мы не спасаемся, все наши добрые дела, старания и усердие, — все должно делаться только ради того, чтобы наше сердце пронизывалось благодатью. В момент подхода к переходу — перед нами дверь Вечности и значение будет иметь только то, сколько благодати в нашем сердце. Каковы мы в настоящий момент?
Мы абсолютно большую часть своего времени, сил, эмоций тратим на такую ерунду, которая как пшик, а в самый важный момент нашей жизни — мы стоим обнаженные, голые, у нас ничего нет. Надо понимать, что взвешиваются не твои добрые дела, а состояние твоей души на пороге смерти. От состояния твоей души зависит твой переход. Потому что, если не совсем подготовлен, то лукавый на щелчок тебя снесет. Во многих ковидных отделениях даже ручки с окон снимают, чтобы не было суицидов.
Не надо бравировать и надеяться на свои какие-то заслуги. Помните слова апостолов: Господи, да мы с Тобой хоть на смерть. И тут же… Поэтому — смирение, молитва, усердное, с радостью, исполнение заповедей Христовых, не теряя надежды на милосердие Божие — самое важное, на мой взгляд, что надо стяжать.
– Кто-то из святых говорил, что воздаяние дается не за труды, а за возникшее в результате этих трудов смирение. Что такое смирение?
– Полное приятие воли Божией, согласие с ней. В самый трудный момент я понимал: главное, чтобы не поколебалась надежда. Есть только ты и Бог. Через призму этих отношений надо на жизнь смотреть. Через перспективу твоего судного дня. Все остальное не имеет значения.
Читайте также: “Трудно быть Богом”
Спаси Господи!!!❤