В хорошей реанимации больным всегда врут. Потому что здоровье, как и счастье — в неведении. Может быть, поступать так нечестно, но здоровье и счастье сами по себе нечестные вещи. Если человек счастлив, то только потому, что будущее от него скрыто. А за здоровьем слишком часто прячется душевная смерть. Наверное, в хороших реанимациях не всегда исходят из таких философских размышлений — скорей врут исходя из опыта показателей смертности. Ну, вот представьте, просыпается утром пациент и жалуется на то, что у него грудь в ожогах. Болит, чешется. А главное — с чего бы? Вечером ничего не было. Ему врачи и медсестры говорят: обычное дело. Не вы один такой. Это аллергия. На аспирин. На аспирин? Да, на аспирин. Ну, больной успокаивается. Ему хочется успокоится, он устал. Ночью пришлось побыть пять минут мертвым, а это сильно утомляет. Ожоги? Ну, конечно, ожоги от дефибриллятора. А боль в груди от треснувших ребер. Не сразу дефибриллятор сработал, пришлось вручную. А руки у доктора ого-го. Волосатые такие, сильные ручищи. Но не рассказывать же все это больному. Поэтому — аллергия. На аспирин. Спите.
После реанимации переводят в реабилитацию. Здесь можно поговорить обо всем. Самая главная тема о том, что красное вино полезно, а свиное сало — непонятно.То ли вредно, то ли нет. Спорить об этом можно целый день. Ведь вся жизнь впереди. Счастливая, здоровая жизнь без холестерина. Жизнь, в которой пол-литра водки, которые каждый вечер давишь на кухне тайком от жены, можно заменить на три литра красного вина. Здоровье и счастье.
У окна лежит Леха. Лехе тридцать четыре. На прошлой неделе он проснулся от того, что левая рука занемела. Он попробовал покурить, но это не помогло. Пришлось ехать сюда. Леха недавно купил резиновую лодку с мотором и собирается на рыбалку. “С пацанами”, — говорит Леха. “Шашлык там, по пятьдесят…”. Лариса Андреевна измеряет Лехе давление и не во всем с ним согласна.
– Ты посмотри на свое давление, “по пятьдесят”. Тут сто пятьдесят на сто десять на фоне таблеток. А фракция выброса? Ты видел свое УЗИ? Через год она станет 20 и что тогда?
Здесь не реанимация, здесь, наоборот, краски сгущают. Пугают. Но Леха не из пугливых. У Лехи свои две точки на базаре. Лодку вот купил, мотор. И пацаны зовут. Это ничего, что кровь, как смола. На то и таблетки, чтобы это поправить. А на шашлык зря они так, врачи эти. Шашлык — это святое. Шашлык нужно красным вином запивать и курагой закусывать. Курага очень полезна для сердца. И орехи.
Возле двери лежит дед Кононенко. Только он не лежит — в лучшем случае сидит, что-то при этом рассказывает и подпрыгивает от возбуждения на кровати. Обычно он рассказывает о том, что у него:
1.Пять инфарктов
2.Четыре инсульта
3.Он трижды ходил в штыковую атаку
Дед Кононенко рассказывает об этом каждый день по нескольку раз и ни разу еще не перепутал: инфарктов пять, инсультов четыре, штыковых — три. Деду здесь хорошо. Хорошо, потому что пространства немного, а людей много и поэтому легче завладеть вниманием. А внимание — самая необходимая и желанная вещь в его возрасте. Пять, четыре, три — это его жизнь и она по-любому скоро закончится и ему нужно, просто необходимо, чтобы как можно больше оставшихся его запомнили. Запомните, люди, — просит дед Кононенко. Запомните меня: пять, четыре, три. Это не сложно. Запомните меня, пожалуйста, люди…
Мужики иногда, перед сном, немного дразнят деда Кононенку:
– Дед, скажи, а ты Сталина любил?
– Сталина-то? Сталина любил, — отрезает дед.
Потом отворачивается к стене и, чуть тише, добавляет:
– Сталина все любили. Попробовал бы ты его не любить…
Именно дед Кононенко, с его эгоистичным интересом к людям, заметил, как однажды стал потухать Молодой.
Молодой приехал сам и ему никто не верил, что он пациент этого отделения. Все на него смотрели и повторяли одну и ту же дурацкую фразу:
– О, такой молодой! Как ты сюда попал?
Молодой и сам не знал, почему он здесь. Счастье, видимо, у него такое. Долго думали врачи, почему он сюда попал, но ничего не придумали. Пока не приехал из отпуска завотделением. Раньше завотделением был завотделением хирургии. Но ему там не нравилось. Однажды на консилиуме он высказал гениальное предположение, которое его подчиненные не разделили и никогда ему не простили. И даже высмеивали. Он сказал, что у девушки, возможно, воспаление простаты. Новое слово в женской анатомии. Ему можно было говорить, что угодно, потому что его папа был начальником облздравотдела.
Завотделением посмотрел на молодого, потом на историю его болезни и сказал:
– Кабаки да бабы доведут до цугундера!
И заржал — приятно и жизнеутверждающе.
Молодому назначили курс таблеток, он их пропил и на этой неделе его собирались выписывать. Он сидел и слушал деда Кононенку, когда внезапно стал сначала белый, потом зеленый и почувствовал муравьев в груди. Опытный дед сразу нажал кнопку экстренного вызова.
Проснулся молодой часов через двенадцать в реанимации. Грудь чешется, ребра болят. Аллергия на аспирин, наверное…
Утром всех будит не медсестра, а Славик. У Славика врожденный порок сердца и умопомрачительный аппетит. За холестерином ему следить не надо и он будит народ запахами колбасы, жареной свинины, треском разбивающихся яиц вкрутую.
Молодой вернулся второй раз из реанимации и занял место Унылого. Унылый пролежал на своей койке ровно три недели и не произнес ни слова. К нему каждый день приходил сын, уже взрослый сорокалетний мужчина. Он брал Унылого за руку, говорил ему “папа” и около часа тихо его уговаривал. Унылый молчал, смотрел в потолок, а когда ему совсем все надоедало, то молча отворачивался к стене. Сын уходил, вложив ему в руку таблетки, которые нужно было пить. А пить их было, судя по всему, очень нужно. Унылый сильно опухал и был какой-то весь желтый.
Когда Молодой вернулся второй раз из реанимации, Унылого уже не было. Никто не рассказывал, как и когда он исчез, а Молодой не спрашивал. Он снял чистую больничную простынь с матраса и стал стелить свою. Приподнял матрас и под ним, на пластиковой основе кровати, увидел россыпь таблеток, которые прятал туда Унылый после того, как уходил его сын. Так Унылый делал свой выбор и доказывал кому-то, что он еще на что-то способен.
Ревнивая жена одного врача говорила:
– Есть в природе такие существа, они называются медсестры…
Но она знала их только с одной стороны. Конечно, все эти короткие халаты с минимумом одежды под ними… Даже Винни-Пух посчитал бы, что это неспроста. Но скажите, а где же и как бедной девушке встретить свою судьбу, когда она 24 часа на дежурстве, а потом 24 часа отсыпается?
Разные медсестры по-разному реагируют на то, что их щипают за попу. Может, в какой-нибудь хирургии и можно заехать наглому мужичонке держаком от капельницы по голове, но не здесь. Здесь нельзя. Здесь вся гамма чувств — только на лице. Здесь эрос с танатосом борется, а поле битвы — сердце человеческое. Обессиленные нитритами и бетаблокаторами руки больных мужиков щиплют медсестринские попы не больно, а гладят — нежно.
Зато тем, кто не распускает руки, достается больше участия и человечьего, бабьего тепла. Есть, конечно, где-то и равнодушие и выгорание, и неприкрытое корыстолюбие, но здесь много и просто человеческого. Однажды самая короткохалатная медсестра Маринка стояла на страже, пока мужики тайком, среди ночи, смотрели футбол «Динамо» – «Барселона». Совершенно бесплатно. Все мы люди.
Молодого выписали из больницы и он стал гулять по городу и размышлять, для чего нужны болезни. В какой-то книжке он вычитал, что болезни нужны человеку, чтобы жить. Потому что жить — это не просто съесть пять тысяч восемьсот двадцать три бифштекса, а попытаться почувствовать и запомнить вкус каждого из них. Да что там бифштексы! Вот, например, этот фонарный столб. Ты посмотри, какой он интересный. Он серый, с выбоинами, посредине трещина. Он может упасть в любой момент на дорогу. Или на машину, которая остановится рядом. Но не падает. На нем остатки сорванных объявлений. За каждым объявлением — чей-то крик о том, чтобы его заметили и запомнили. Чаще это деловые объявленния — в них продают и покупают. Иногда встречаются трагические — потеря документов, денег, надежд. От детей убегают собаки. А вот смешное: трезвый слесарь-сантехник предлагает свои услуги. Есть, оказывается, жизнь и на Марсе. И на этом столбе. Надо просто уметь увидеть. И если так много может рассказать обычный фонарный столб, то сколько всего еще припас для тебя весь остальной мир? Сколько всего, ради чего стоит разжать судорожно сжатый кулак с таблетками. В хорошей реанимации о таких вещах всегда врут и правильно делают.
Потому что ответы на такие вопросы каждый должен найти сам…