Меня попросили прочесть главу из «Маленького принца» на французском языке. Сказку знаю наизусть со студенческих лет, но я отказала. И чем настойчивее просили, тем тверже был отказ: прочесть плохо не имею права, а прочесть идеально не даст мое забывшее тренировки и практику произношение. Так же обстоят дела во всем, что касается этой книги. Прежде чем писать о «Маленьком принце» мне захотелось оправдаться. Оправдаться перед читателем и перед собой. Иметь дело с этой сказкой для меня равносильно тому, что иметь дело со святыми книгами.
Предыстория, которую читать необязательно
Однажды мне предложили поучаствовать в одном конкурсе. Нужно было выслать список пяти своих любимых книг. Друзья и близкие очень удивились, когда не увидели в нем «Маленького принца». Все просто. Эта сказка для меня вне списка, она над ним, и в то же время, она в каждой любимой книге. «Маленький принц» — любимая книга с детства, диалоги заучены наизусть, каждая строчка отзывается в сердце, находя подтверждение в жизни.
В этой истории ни прибавить, ни отнять, каждое слово выверено и ценно. Иногда думаю, что сам автор не мог оценить, насколько гениальную книгу он написал. Книга облетела всю Планету и стала самой популярной и издаваемой на Земле после Библии. Я не вижу в этом кощунства. Экзюпери доступным языком, языком образов и метафор, через своих героев воспроизводит простые и бесконечно глубокие христианские смыслы.
Мой знакомый недавно купил себе машину красного цвета. С этого дня он стал замечать, что в городе очень много красных машин. Он обратил внимание, что в рекламах и фильмах машины часто красные. Раньше ему казалось, что мир разделен на черные, белые и серые машины, а остальные цвета — лишь редкие исключения. Теперь он доказывает, что самый популярный цвет машин — красный. Я не спорю с ним. Это естественный процесс — сознание фиксирует то, что сейчас в приоритете.
К чему эта машинная история? В этот раз сознание фокусировалось на актуальном и важном для меня в данный период жизни. Это не обесценивало прежние открытия, скорее дополняло их. Сейчас я обратила внимание на то, как много в этой книге об одиночестве. Казалось, будто я читаю книгу о планетарной школе одиночества. О разных одиночествах, которые человеку предстоит в своей жизни узнать. Одиночество непонятости, покинутости, отвержения, расставания, одиночество, когда один на целой планете и одиночество среди людей, в конце концов, одиночество в рождении и смерти. Они такие разные эти уроки одиночества, такие важные и целебные. Вместе с героями повести мне было легче переживать то, что предстояло пережить и принять то, что необходимо принять.
Одиночество среди людей и поиск «своих»
В этот раз, читая повесть, уже с первой главы я беседовала с одиноким и непонятым ребенком:
«Я показал мое творение взрослым и спросил, не страшно ли им.
— Разве шляпа страшная? — возразили мне.
А это была совсем не шляпа. Это был удав, который проглотил слона. Тогда я нарисовал удава изнутри, чтобы взрослым было понятнее. Им ведь всегда нужно все объяснять.
Взрослые посоветовали мне не рисовать змей ни снаружи, ни изнутри, а побольше интересоваться географией, историей, арифметикой и правописанием. Вот как случилось, что шести лет я отказался от блестящей карьеры художника. Потерпев неудачу с рисунками № 1 и № 2, я утратил веру в себя. Взрослые никогда ничего не понимают сами, а для детей очень утомительно без конца им все объяснять и растолковывать».
Для каждого ребенка, мир взрослых — это олимп, место, где живут всемогущие боги. Отвержение взрослыми, обесценивание, оскорбление — все это и многое другое воспринимается ребенком некритично, абсолютно, не подвергаясь сомнению. Именно поэтому детские обиды и травмы могут преследовать человека долгие годы. Случайно или в сердцах оброненное слово или замечание может впечататься в сердце глубокой царапиной.
Сколько нас, талантливых, гениальных, творческих «погибло» за тысячи лет от этих «брось эту ерунду и займись делом», «этим не заработаешь денег», «нужно думать о серьезных вещах», «зачем тебе эти танцы (рисование, вязание, пение), займись математикой». Это еще мягкие формы. Обычно бывает хуже: переходя на личности, оскорбляя и даже унижая (отчего-то взрослые думают, что так у ребенка не останется никаких сомнений в их, взрослых, правоте). В принципе ничего смертельного не происходит. Происходит «всего-навсего» встреча ребенка с тем, что мир может его не понимать, не принимать, не поддерживать. Тогда маленький человек ощущает себя одиноким.
Конечно же, в идеале, ребенку важно чтобы рядом были родители, которые ценят, поддерживают, заботятся о нем и его воззрениях. Но, увы, реальное и идеальное, так далеки бывают друг от друга. И разве можно избежать данного опыта? И нужно ли? Ведь именно это толкает нас к поиску единомышленников, «своих» людей. Иногда, обойдя весь мир, человек может вернуться туда, откуда ушел и с удивлением обнаружить, что все не совсем так, как казалось ему в детстве, когда деревья были большими, а взрослые жили на олимпе.
«Когда я встречал взрослого, который казался мне разумней и понятливей других, я показывал ему свой рисунок № 1 — я его сохранил и всегда носил с собою. Я хотел знать, вправду ли этот человек что-то понимает. Но все они отвечали мне: «Это шляпа». И я уже не говорил с ними ни об удавах, ни о джунглях, ни о звездах. Я применялся к их понятиям. Я говорил с ними об игре в бридж и гольф, о политике и о галстуках. И взрослые были очень довольны, что познакомились с таким здравомыслящим человеком.
/…/ Так я жил в одиночестве, и не с кем было мне поговорить по душам. И вот шесть лет тому назад пришлось мне сделать вынужденную посадку в Сахаре».
Опыт встречи с непониманием открывает новые горизонты. Человек учится прислушиваться к себе, слышать, что для него важно и с кем это можно разделить. Шесть лет летчик, проживая в самом сердце Европы, не находил с кем поговорить, пока однажды не оказался в пустыне. Иногда единомышленник сваливается на нас «с неба» и все, что мы можем делать, чтобы быть готовыми к этой встрече — это, насколько возможно, оставаться верными себе, носить при себе свои «рисунки № 1 и № 2».
«Так как я никогда в жизни не рисовал баранов, я повторил для него одну из двух старых картинок, которые я только и умею рисовать — удава снаружи. И очень изумился, когда малыш воскликнул:
Нет, нет! Мне не надо слона в удаве! Удав слишком опасен, а слон слишком большой. У меня дома все очень маленькое. Мне нужен барашек. Нарисуй барашка».
Неслиянно и нераздельно
«А этот пророс однажды из зерна, занесенного неведомо откуда, и Маленький принц не сводил глаз с крохотного ростка, не похожего на все остальные ростки и былинки. Вдруг это какая-нибудь новая разновидность баобаба? Но кустик быстро перестал тянуться ввысь, и на нем появился бутон. Маленький принц никогда еще не видал таких огромных бутонов и предчувствовал, что увидит чудо».
Однажды в жизни случается чудо, и один человек Встречает другого. Чудо состоит в том, что Встреча эта носит особенный характер. Сразу появляется ощущение «мой человек», «родственная душа», «судьба» и т.п. И чудо случается с двумя постоянно: с полуслова, с полувзгляда, и даже в тишине. Вся жизнь оценивается теперь иначе: будто все было подготовкой к этой Встрече.
Ощущение общности избавляет от одиночества, но со временем поселяет в душе тревогу. Страх потери прижимает этих двоих все ближе и ближе друг к другу. И тут происходит неожиданное: вместо того, чтобы забыть об одиночестве рядом друг с другом, они начинают ощущать его все чаще. Выходом еще большее сближение, потом еще и еще. Все чаще начинает сквозить разочарование «все-таки ты меня не понимаешь», «я ожидал, что ты поймешь меня, а не будешь поучать», «раньше ты читал мои мысли, а теперь до тебя не достучаться»… Возникает иллюзия, что другим можно заполнить свою вечную тоску по другому, свою пустоту и одинокость.
«Хотя маленький принц и полюбил прекрасный цветок и рад был ему служить, но вскоре в душе его пробудились сомнения. Пустые слова он принимал близко к сердцу и стал чувствовать себя очень несчастным».
Единомыслие, схожесть жизненных целей и взглядов — Юра и Маша были прекрасной парой, родственными душами, «одним целым». Им было так хорошо вдвоем, что они решили быть неразлучными всегда и во всем. Влюбленные стали вместе работать. Дорога на работу, работа, дорога домой, дома вместе, в выходные увлекательные совместные поездки за город или к морю. Первое время они излучали счастье, и, казалось, ни в ком больше не нуждались. При этом каждый будто запрещал себе иметь какой-то интерес вне их союза, или общение с другими, без участия второго. Ведь если разрешить себе чем-то интересоваться самостоятельно или общаться с кем-то еще — будь то коллега, друг детства или приятель по интересам, то, значит, и второй будет делать то же самое, а это поселяло в душе тревогу и недоверие. Маша заставляла себя вникать во все, чем жил Юра, потому что это давало ей право требовать того же взамен. Юра, в свою очередь, ликвидировал из своей жизни друзей, ожидая, что Маша также откажется от своего широкого круга знакомых.
Они прирастали друг к другу все сильнее, задыхаясь от невозможности сделать глубокий вдох — слишком крепкие объятия становились удушающими. Но отойти на шаг, для них значило потерять друг друга навсегда. Приклеиваясь к другому, человек обрекает себя на жизнь в тревоге, страхе и… в одиночестве. Удушье становится нормой жизни, где средство выживания — требования, упреки, обвинения. «Пойми меня», «защити меня», «прими меня таким, как есть», «не серди меня», «не обижай меня» и т.п. — все это обращено к другому и крайне редко к самому себе. Вторая «половина» требует того же. Неискушенный человек обманывается, что его одиночество может закончиться там, где появится некий врач, который станет лечить его огромную рану, в которую он превратил свое сердце и душу. Но, по сути, в нем прячется тиран, требующий от другого, чтобы у того не было заботы святее и важнее, чем забота о его кровоточащей ране и чутком сердце.
Даже, когда у женщины рождаются близнецы, то, несмотря на максимальную их совместность с первого мига зарождения, каждый является самостоятельным, отдельным человеком. Иногда в природе происходит сбой, случается аномалия, и на свет появляются сиамские близнецы — люди, сросшиеся какими-то частями тела или имеющие одни внутренние органы на двоих. В большинстве случаев они умирают при рождении или сразу же после. Казалось бы, куда ближе, вот они — сросшиеся, слитные, слившиеся воедино. Известны случаи, когда сиамские близнецы жаловались на одиночество и чувство вражды к своему «второму я», практически во всех описанных случаях «склеенность» с братом или сестрой становилась проклятием. Даже самые благополучные сиамские близнецы не могут жить долго, а о «жить счастливо» речь, как правило, не идет вовсе.
Если двух людей физически привязать друг к другу и предложить им так жить, то каждый ощутит, как невыносима, мучительна и противна станет жизнь. Тело будет болеть, организм не сможет удовлетворять свои естественные потребности, близость другого станет ненавистной. Но отчего-то это не учитывается, когда речь идет о душе.
Между Юрой и Машей нарастали агрессия, недоверие, ощущение непонятости и чувство одиночества, на которое теперь и пожаловаться было некому — вокруг них образовалась пустыня. Какое-то время причина этого изменения в отношениях виделась в том, что они еще не все друг о друге знают, не все открыли, оставили какие-то пустоты. Тогда они попытались заполнить и их: сняли пароли со своих телефонов и ноутбуков, позволили отвечать на смс и письма, которые приходили другому. Каждая трата, вплоть до кофе из автомата, сообщалась, каждая фраза, сказанная коллеге, соседке, кассиру в магазине — все с маниакальной точностью передавалось другому в ожидании ответной реакции. Так, оголяясь друг перед другом абсолютно, они избегали встречи с реальностью — невозможно стать другим, даже если поглотить его или быть им поглощенным. В момент максимальной «близости» один из них не выдержал и обратился к психологу.
Неслиянно и нераздельно — были те слова, которые им, Маше и Юре, предстояло выучить и повторять себе каждый раз. Не сливаться, забывая себя, но при этом на каком-то более глубоком уровне быть нераздельными — когда «ни болезнь, ни смерть…». Для этого нужно доверие, прежде всего к себе. Нужна зрелость, а она не от рождения нам дается. Для этого иногда нужно решиться «странствовать с перелетными птицами», оставить и пережить ужас и боль быть оставленным; и, облетев весь шар земной, однажды сказать от чистого сердца: «Вы ничуть не похожи на мою розу. Вы еще ничто. Никто вас не приручил и вы никого не приручили. Вы красивые, но пустые. Ради вас не захочется умереть. Конечно, случайный прохожий поглядев на мою розу скажет, что она точно такая же как вы. Но мне она дороже всех вас. Она — моя. Я в ответе за мою розу. /…/Если любишь цветок единственный, какого больше нет ни на одной из многих миллионов звезд этого довольно: смотришь в небо и чувствуешь себя счастливым. И говоришь себе: где-то там живет мой цветок…».
И в ответ услышать « – Я была глупая. Прости меня. И постарайся быть счастливым.
И ни слова упрека. Маленький принц очень удивился. Он застыл, растерянный, со стеклянным колпаком в руках. Откуда эта тихая нежность?
– Да, да, я люблю тебя, – услышал он. – Моя вина, что ты этого не знал. Да это и не важно. Но ты был такой же глупый, как я. Постарайся быть счастливым…».
И тогда обязательно захочется вернуться, чтобы быть не просто рядом, сросшись в уродливый гибрид, а быть вместе, даже когда на расстоянии.
Уникальный, единственный, один
Итак, Маленький принц решил странствовать с перелетными птицами.
Долгими были его скитания по разным планетам. Были встречи с интересными людьми: честолюбцем, королем, фонарщиком, дельцом, географом, пьяницей. Но все эти встречи только усилили его одиночество.
«- Где же люди? – вновь заговорил Маленький принц, – в пустыне все-таки одиноко…
Среди людей тоже одиноко».
Было это до тех пор, пока не появился Лис.
« – Кто ты? – спросил Маленький принц. – Какой ты красивый!
– Я Лис, – сказал Лис.
– Поиграй со мной, – попросил Маленький принц. – Мне так грустно…
– Не могу я с тобой играть, – сказал Лис. – Я не приручен.
– Ах, извини, – сказал Маленький принц.
Но, подумав, спросил:
– А как это – приручить?
– Ты нездешний, – заметил Лис. – Что ты здесь ищешь?
– Людей ищу, – сказал Маленький принц. – А как это – приручить?
/…/
– Это давно забытое понятие, – объяснил Лис. – Оно означает: создать узы.
– Узы?
– Вот именно, – сказал Лис. – Ты для меня пока всего лишь маленький мальчик, точно такой же, как сто тысяч других мальчиков. И ты мне не нужен. И я тебе тоже не нужен. Я для тебя только лисица, точно такая же, как сто тысяч других лисиц. Но если ты меня приручишь, мы станем нужны друг другу. Ты будешь для меня единственный в целом свете. И я буду для тебя один в целом свете…».
Чем отличается эта глава сказки от предыдущих? Почему она так любима читателем, а слова разобраны на цитаты? Лис первый, кто вступает с Маленьким принцем в диалог на равных. Взаимный интерес, стремление понять друг друга и создать что-то общее: этого не было ни с фонарщиком, ни с пьяницей, ни с кем другим, те только отвечали на вопросы, или просили чего-то, но не проявили встречный интерес.
Пролетев через всю Вселенную, уже совсем иначе оцениваешь себя и тех, кто послан тебе на жизненном пути. Другой воспринимается теперь как дар, а не данность. Начало отношений с Розой, которую занесло случайно на астероид Б-612, совсем не то же самое, что труд над «созданием уз» между Лисом и принцем. «Созданные узы» учат Маленького принца иначе смотреть и на отношения с Розой, учат принимать и ценить дар любви. Принц и Лис: Встретились два одиночества. Со знанием того, что другой не станет тобой, он останется собой. И именно в этом теперь, оказывается, наивысшая ценность.
Слово «уникальный» имеет латинский корень «uniqum», что означает — единственный в своем роде, неповторимый, один. Принимая уникальность другого, мы принимаем не только схожее и общее, но и разное, отличающее нас. При этом связь становится только глубже, разность дает свободу и подлинный интерес к миру Другого. «Никто при одних и тех же словах не думает того, что думает другой, всякое понимание есть вместе с тем непонимание», – пишет в своей статье «Понять другого» философ, переводчик Хайдеггера, Владимир Бибихин. И в этом открывающемся непонимании нет никакой драмы, это зрелая позиция понимания инаковости Другого. Лис как раз показывает принцу эту инаковость:
«Но если ты меня приручишь, моя жизнь, словно солнцем озарится. Твои шаги я стану различать среди тысяч других. Заслышав людские шаги, я всегда убегаю и прячусь. Но твоя походка позовет меня, точно музыка, и я выйду из своего убежища. И потом — смотри! Видишь, вон там, в полях, зреет пшеница? Я не ем хлеба. Колосья мне не нужны. Пшеничные поля ни о чем мне не говорят. И это грустно! Но у тебя золотые волосы. И как чудесно будет, когда ты меня приручишь! Золотая пшеница станет напоминать мне тебя. И я полюблю шелест колосьев на ветру…».
Чувство единства, близости, МЫ, стоит вовсе не в иллюзии абсолютного понимания всегда и во всем. Полноценное, творческое МЫ не возникнет из двух «половинок». Это союз людей, способных пережить в том числе и свое одиночество, не пытаясь, словно пластырем, заклеить партнером свою больную душу. Настоящее единство и близость возникают при честной и искренней попытке понять другого, быть с ним рядом даже, если он понятен не до конца. В попытке принять его инаковость и не перекраивать под себя, рождается союз, в котором можно испытать полноту человеческих отношений.
Творец трудится над каждым из нас, над нашей уникальностью и неповторимостью, зачем же нам видеть в другом своего двойника и «альтер эго»? Мы можем учиться постигать эту наивысшую ценность — быть живым рядом с другим живым человеком. Просто быть рядом, не претендуя на абсолютное понимание и принятие. Так, будто этот человек послан тебе в пустыне бытия и только с ним ты можешь найти то, что поможет выжить.
«Он не понимает, как велика опасность. Он никогда не испытывал ни голода, ни жажды. Ему довольно солнечного луча…».
Я не сказал этого вслух, только подумал. Но Маленький принц посмотрел на меня и промолвил:
– Мне тоже хочется пить… Пойдем поищем колодец…
Я устало развел руками: что толку наугад искать колодцы в бескрайней пустыне? Но все-таки мы пустились в путь.
Долгие часы мы шли молча. Наконец стемнело и в небе стали загораться звезды. От жажды меня немного лихорадило, и я видел их будто во сне. Мне все вспоминались слова Маленького принца, и я спросил:
– Значит, и ты тоже знаешь, что такое жажда?
Но он не ответил. Он сказал просто:
– Вода бывает нужна и сердцу…
Я не понял, но промолчал. Я знал, что не следует его расспрашивать.
Он устал. Опустился на песок. Я сел рядом. Помолчали».
Последнее одиночество
«- Мне жаль тебя, – продолжала змея. – Ты так слаб на этой Земле, жесткой, как гранит. В тот день, когда ты горько пожалеешь о своей покинутой планете, я сумею тебе помочь. Я могу…
– Я прекрасно понял, – сказал Маленький принц».
Есть одиночество, неизбежное для каждого рожденного — одиночество умирания. Смерть обнажает суть, и если до этого у человека оставались иллюзии, то теперь ему ни спрятаться, ни скрыться. Глядя жизни в глаза, предстоит встретиться с тем, что этот рубеж перешагнуть придется в полном одиночестве. И даже, если люди гибнут от стихии или крушения в одну и ту же минуту, шаг, сделанный от жизни к вечности, у каждого свой.
Недавно умирал мой близкий друг. Она умирала не в один день, и, казалось бы, можно быть к этому готовой. Но, увы, мы, те, кто оставался рядом с ней, не смогли быть готовыми полностью. Я была, как Летчик, который провожал принца к месту его Перехода, ощущая себя одинокой, беспомощной, бессильной. Мне было страшно, страшно за нас двоих. За нее, за то, что ей предстоит пережить самое неизведанное, самое ужасное и трепетное событие, в котором я не смогу быть с ней и о котором она не расскажет мне. Было страшно и за саму себя, остающуюся здесь без ее физического присутствия на всю оставшуюся жизнь. Последние дни своей жизни она была светлая и такая худенькая на своей больничной койке, словно Маленький принц.
«- Я рад, что ты нашел, в чем там была беда с твоей машиной. Теперь ты можешь вернуться домой…
– Откуда ты знаешь?!
Я как раз собирался сказать ему, что, вопреки всем ожиданиям, мне удалось исправить самолет!
Он не ответил, он только сказал:
– И я тоже сегодня вернусь домой.
Потом прибавил печально:
– Это гораздо дальше… и гораздо труднее…
Все было как-то странно. Я крепко обнимал его, точно малого ребенка, и, однако, мне казалось, будто он ускользает, его затягивает бездна, и я не в силах его удержать…
Он задумчиво смотрел куда-то вдаль.
/…/
– Сегодня вечером мне будет куда страшнее…
И опять меня оледенило предчувствие непоправимой беды. Неужели, неужели я никогда больше не услышу, как он смеется? Этот смех для меня – точно родник в пустыне».
Лена была мужественной, вера и любовь помогали ей заботиться о нас. В ней происходили какие-то важнейшие духовные и душевные процессы, она была сосредоточена, умиротворена и светла. Ей будто открылось что-то нам неведомое и для нас непостижимое. Превозмогая сильные боли и слабость, она отдавала столько любви и заботы, что, казалось, это мы не готовы столько вместить. Ее уход стал горем, но одновременно с этим — возможностью прикоснуться к чему-то великому и прекрасному.
« – И когда ты утешишься — в конце концов всегда утешаешься, — ты будешь рад, что знал меня когда-то. Ты всегда будешь мне другом. Тебе захочется посмеяться со мною. Иной раз ты вот так распахнешь окно, и тебе будет приятно… И твои друзья станут удивляться, что ты смеешься, глядя на небо. А ты им скажешь: «Да, да, я всегда смеюсь, глядя на звезды!». И они подумают, что ты сошел с ума. Вот какую злую шутку я с тобой сыграю…
/…/
– Знаешь… сегодня ночью… лучше не приходи.
– Я тебя не оставлю.
– Тебе покажется, что мне больно. Покажется даже, что я умираю. Так уж оно бывает. Не приходи, не надо.
– Я тебя не оставлю.
В ту ночь я не заметил, как он ушел. Он ускользнул неслышно. Когда я наконец нагнал его, он шел быстрым, решительным шагом.
– А, это ты… – сказал он только.
И взял меня за руку. Но что-то его тревожило.
– Напрасно ты идешь со мной. Тебе будет больно на меня смотреть. Тебе покажется, будто я умираю, но это неправда…
Я молчал.
– Видишь ли… это очень далеко. Мое тело слишком тяжелое. Мне его не унести.
Я молчал.
– Но это все равно, что сбросить старую оболочку. Тут нет ничего печального…
/…/
И тут он тоже замолчал, потому что заплакал.
Вот мы и пришли. Дай мне сделать еще шаг одному.
Как бы ни был близок и дорог уходящий человек, он уйдет один. Мы остаемся. Когда-нибудь уйдем и мы. Каждому это предстоит сделать самостоятельно. Человек может это сделать вместе с Богом, тогда его одиночество на пороге Вечности станет торжественным и наполненным. Кому доводилось это видеть в глазах умирающего, тот навсегда сохранит в себе этот отблеск святости и бесконечности.
Одинок всегда и никогда
«Все это загадочно и непостижимо. Вам, кто тоже полюбил Маленького принца, как и мне, это совсем-совсем не все равно: весь мир становится для нас иным оттого, что где-то в безвестном уголке Вселенной барашек, которого мы никогда не видели, быть может, съел незнакомую нам розу. Взгляните на небо. И спросите себя: жива ли та роза или ее уже нет? Вдруг барашек ее съел? И вы увидите: все станет по-другому…».
Человек одинок всегда и никогда, понимание этого открывает новые грани жизни. Сознание своей уникальности и уникальности другого дает ощущение отдельности, разделенности с миром и с другими. Вместе с тем это дает нам возможность ценить дар настоящего присутствия другого человека в нашей жизни, его вклада в нас и нашего в него, минут единения и понимания. Все это становится ценностью, и тогда вовсе ненужной и неинтересной становится иллюзорная абсолютность в отношениях. Понимание своего тревожного, но такого спасительного одиночество открывает безграничный мир, в котором становится важным все: улыбка, взгляд, рукопожатие, объятие, слово — сказанное и услышанное, помощь, совместность. И тогда жизнь словно озаряется: если кто-то ответил на мое «здравствуй», назвал по имени, или сказал такое настоящее и полное «ты» — могу ли я жаловаться на нехватку чего-то? А если мое сердце наполнено любовью и человек жив, и я могу сказать ему «люблю», разве мало будет этого?