Жить и радоваться

     «До интерната я жил в Доме малютки, хотя этого периода не помню. Интернат помню, его забыть невозможно, ведь я провел там 15 лет жизни. Это была школа выживания. Мы все были с ограниченными возможностями. Но с нами там никто не сюсюкался, и благодаря этому я все научился делать сам: одеваться-раздеваться, кушать, передвигаться без инвалидной коляски. Даже научился стирать и гладить. У меня была стиральная доска, и я сам стирал свои вещи. Не хотел, чтобы их стирали вместе с общими, мне не нравился запах вещей лежачих детей. Гладить нам не разрешали. Но за нами не было постоянного надзора, и мы часто делали то, что нельзя. Даже ходили в город, несмотря на высокий забор, ограждающий наш интернат закрытого типа от внешнего мира. Делали подкопы и выбирались на свободу, чтобы посмотреть на людей, на детей, играющих на площадках, или куда-то идущих вместе с родителями. То была жизнь, недоступная для нас и тем более привлекательная. Ведь основное время мы проводили в четырех стенах. Но обделенным себя не считаю. Да, порой в интернате было тяжело, но в то же время были нянечки и воспитатели, которые всегда относились к нам по-доброму. Иногда мы недоедали, особенно в 90-е годы, а иногда нас баловали чем-то вкусным. Первого сентября всегда раздавали мороженое. Для нас это был настоящий праздник. В целом я благодарен интернату за то, кем стал. Волонтерам, которых там встретил, и которые помогали и помогают до сих пор. Учителю труда, который научил меня рисовать. Завучу, который поручился за меня, и меня не отправили в дом престарелых. Я смог поступить в училище, хотя все говорили: «Куда ему учиться после онко?».

Лейкемия 

Мне было 14 лет, когда у меня начались кровотечения из носа. По пять-шесть раз на день кровь текла, словно из крана вода. Сделали анализы, и нашли лейкемию — кровь просто не сворачивалась. Меня отправили в Херсон на лечение. Десять месяцев я лежал в больнице, проходя химиотерапию. Рядом лежали дети вместе с родителями, а я один. В тот период я особенно остро ощущал себя сиротой. Порой было очень тяжело бороться с болью и одиночеством, но я старался не падать духом, и даже шутил с врачами. Помню, студенты-практиканты удивлялись: «Ему же больно, а он улыбается!». Я не хотел быть обузой и сам, с капельницей, передвигался по коридору. Решил — пока могу двигаться, буду это делать. Во время лечения я многое переосмыслил. Увидел свою жизнь, как бы со стороны. Кто считает, что в интернате плохо, не видел онкобольницы, где страдают и умирают дети. Столько детей умерло, пока я лежал, и некоторые из них — еще малыши. Почему-то запомнил одну девочку, Полину, ей было полтора года, и ей удалили матку. Она выжила, но не сможет иметь детей. Я тоже вылечился, хотя чуть не умер, меня спасали в реанимации. Но выжил для чего-то. И решил, что в любых обстоятельствах нужно быть человеком.

Прощай, интернат! 

В интернате у нас были уроки труда. Их вел учитель, который любил живопись. Я увидел, как он пишет картины, и мне тоже захотелось попробовать. Но как держать кисть? И я научился рисовать… ртом. Зажимал зубами кисточку, и водил по бумаге. Оказалось, что у меня неплохо получается. Творчество приносило спокойствие. Я писал, не замечая времени. Главное, чтобы никто не отвлекал. Мне нравилось работать в тишине, когда рядом никого нет. Я полюбил масляные краски, в них много жизни, и картина получается живой. Мое увлечение живописью дало возможность поступить в Луганское художественное училище. Для меня это было очень важно. Ведь обычно выпускников интерната определяют в дом престарелых, где им пожизненно платят пенсию. Но я уже достаточно пробыл в четырех стенах и не хотел себе такой судьбы. Я хотел учиться, работать, видеть жизнь. На вступительном экзамене мне нужно было нарисовать картину. Очень переживал: возьмут, или нет. Столько было радости, когда меня зачислили!

В училище мы поступили вдвоем с Васей, другом по интернату. Нам выдали по 150 рублей, и мы вышли за ворота интерната в реальную жизнь. Я чувствовал себя так, будто меня окатили ледяной водой. Как я буду жить самостоятельно? Ведь в интернате я не делал простых и привычных для многих вещей: не ходил в магазин за продуктами, не покупал себе одежду, не готовил. Но я был не один, а вдвоем с Васей, и был настроен решительно — справимся! На что мы жили, пока учились? Общежитие было бесплатным, мы получали стипендию 550 гривен — хорошие деньги в то время. Также раз в полгода нам давали социальную помощь, как детям-сиротам. А еще помогали волонтеры, видя наше стремление к учебе. Так и жили.

Семья

Одногруппники отнеслись ко мне хорошо, очень быстро у меня появились друзья. Мы часто собирались после занятий, общались. Я любил что-то приготовить и пригласить друзей на ужин. Со мной в группе училась Лена, тот человек, с которым я хотел бы идти по жизни вместе. Я купил кольцо и сделал ей предложение. Волновался, но был уверен — наши чувства взаимны. Мы пошли в ЗАГС, расписались и стали жить вместе с ее мамой. После окончания учебы я не хотел быть нахлебником — зарабатывал тем, что писал картины и продавал их, в чем мне всегда помогали друзья и волонтеры. Они же помогли мне построить дом, сделать там ремонт. Только мы с Леной обустроились, а тут война… А у нас уже дочка родилась. Для нас было важно, чтобы Кира росла в безопасности. И мы бросили дом, в который вложили столько труда и сил, и переехали в Черниговскую область. В доме, где мы сейчас живем, когда-то, говорят, была конюшня, потом школа. А сейчас в нем четыре квартиры, одна из них — наша. Здесь мы начали все с нуля — обустройство, ремонт, завели небольшой огород, в этом году дочка пошла в школу. Обживаемся!

С рождением Киры я все думаю: «Как можно оставить своего ребенка?». Даже если он — инвалид. Я согласен жить даже в интернате, лишь бы родители приезжали, хоть иногда. Хоть раз в году, на Новый год. Большего и не надо. Но и этого не было. Своих родителей я видел три раза в жизни. Первый раз — в онкобольнице, когда врачи думали, что я умру, и нашли их, чтобы было кому хоронить. Потом ездил к ним после выхода из интерната, а потом они приезжали ко мне домой. Сейчас они сожалеют, что так все вышло, но я не знаю, смогу ли простить их.

Но все же я — счастливый человек. Столько людей, кому живется намного хуже, чем мне. А у меня есть семья, жилье, мирное небо над головой. А жизнь еще и приятные сюрпризы преподносит, которые вдохновляют и придают сил.

Чудеса

Однажды меня пригласили во Львов провести мастер-класс по живописи. Среди организаторов поездки был телеканал ZIK. После мастер-класса журналисты повели нас с Леной гулять по городу. Заходим в галерею, а там…выставка моих картин, много гостей, пресса. Я не мог поверить своим глазам, для меня это была настоящая неожиданность! Ребята организовали все сами, без моего участия, связались с моими друзьями, взяли у них мои картины для выставки. Приятно, что мое творчество нравится людям, ведь я для этого и пишу.

Персональная выставка — это достижение. Еще одно достижение, и, можно сказать, чудо — выступление на сцене Оперного театра в Киеве. Этой осенью знакомые волонтеры пригласили меня на открытие фестиваля православного кино «Покров». И уже в зале оказалось, что меня ждет награждение. Мы всей семьей вышли на сцену, нас поздравляли, подарили деньги на стройку (мы достраиваем к дому еще одну комнату — для Киры). Но я не считаю, что делаю в жизни что-то особенное. Среди моих друзей с ограниченными возможностями есть много способных ребят. Взять того же Васю, с которым мы общаемся до сих пор. Он живет в Киеве, работает, купил себе квартиру. Но о них никто не знает, а обо мне знают. Это не моя заслуга, так сложились обстоятельства. Можно сказать, что мне повезло.

Вера

Я всегда живу с мыслью, что человек с ограниченными возможностями может сделать то же, что и здоровый. И если у меня что-то не получается, буду пробовать снова и снова, пока не выйдет. Я сам готовлю, занимаюсь огородом, езжу ну автобусе и электричке. Мы с семьей отдыхали на море, были в Скадовске, в Херсоне, также любим гулять по Киеву. Я чувствую, когда на меня смотрят, но уже научился не обращать на это внимание. Пусть смотрят. Зато я отличаюсь от остальных — все пешком ходят, а я на четырех колесах. Конечно, для таких, как я, в нашей стране ничего не приспособлено: все коленки пооббиваешь, пока доберешься до места назначения. Но зато, по статистике, у нас инвалиды живут дольше, чем в Европе. Там им дают все готовое, а здесь нужно потрудиться, и это закаляет, делает крепче.

Я — верующий человек, но не выставляю это напоказ. Мне нравится Ионинский монастырь в Киеве. Туда мы приезжаем всей семьей. Там я чувствую себя дома. Вера дает мне поддержку. Каждый день я о чем-то думаю, чего-то желаю, прокручиваю эти мысли вновь и вновь. Можно сказать, что это — разговор с Богом. И Он слышит. Пусть сегодня не сбудется то, о чем просил, но завтра — обязательно сбудется. Все желания сбываются с Божьей помощью. Это я на своем опыте убедился. Также Господь дает трудности, испытания. Иногда непростые испытания. Но в этом и смысл — жить и радоваться жизни, какой бы сложной она ни была. Так я и делаю — живу и радуюсь».