Не секрет, что сильным деревом, приносящим добрый плод, может быть дерево со здоровыми корнями. И, наоборот, если корень не получает достаточно питания и ухода, дерево становится слабым и со временем может погибнуть. Мы не в силах выбирать семью, в которой нам суждено родиться, так же, как не в силах изменить наших предков. Но мы можем исследовать историю своего рода, чтобы, увидев слабые стороны, не повторить ошибок, а сильные стороны и достижения передать далее по наследству. Наша рубрика «Дневник памяти» о том, как можно, глядя назад, делать свою жизнь более наполненной и плодородной, укреплять свои корни, обогащая, таким образом, себя и будущие поколения
Когда точно родился дедушка — никто не знает. Говорили: “Когда Киров умер”. Мы в Интернет — первое декабря тридцать четвёртого. Но записали дедушку позже, когда кто-то из семьи, наконец, получил метрику. Так всю жизнь и праздновали день рождения дедушки — двадцать первого января.
Сколько себя помню — дедушка постоянно ездил на грузовике с синей кабиной. А мне часто снились сны, что я, маленькая, еду в огромном самосвале за рулём…
В бардачке или за козырьком у дедушки лежали “путёвки”. Уже много лет спустя я узнала, что на своем грузовике в командировках от сельского колхоза, дедушка проехал тысячи километров по всему Союзу, от Балтийского моря до Сахалина. Медленно, тихонько. Дед рассказывал, что когда настроение было отличное — ехал шестьдесят километров в час, а когда бывал сердит, то разгонялся до шестидесяти ТРЕХ!
Истории его простые, незамысловатые, но отчего-то такие ценные и светлые для нас. Например, однажды в лесу с напарником собрали несколько мешков грибов, а хозяйка, у которой остановились на ночь, перебрала грибы и вынесла маленькую тарелочку: “Вот все, что можно есть”. Он любил вспоминать города, места, в которых бывал. Всегда знал, по какой дороге мы ездили на экскурсию или в гости.
Я до сих пор помню старенький атлас дорог СССР в коричневой потрёпанной обложке у бабушки в комоде. Поразительно, что бабушка при этом никогда не видела моря…
Когда я научилась считать, помню, зимним вечером считала дедушке на тёплой лежанке: “Две тысячи четыреста сорок восемь, две тысячи четыреста сорок девять…”, а он лежал, улыбался, и я знала, что слушает.
Моя бабушка очень любит кошек, а дедушка любил собак. Бабушка постоянно пыталась усадить дедушке на руки чёрную Люську: “Держи, дед, в газете писали, чёрные коты помогают от давления”. А дедушка сопротивлялся и виновато улыбался: “Ну, не люблю я котов…”.
Когда дедушка был маленьким, в село пришли немцы. Они садились на мотоциклы, заставляли мальчишек толкать их, а потом резко жали на газ и громко смеялись, когда дети падали в грязь на разбитой дороге. Дедушка рассказывал об этом, и трудно было разгадать, что творится у него в душе. Но в нашей памяти дедушка никогда не ударил лицом в грязь, он знал, что такое достоинство.
Дедушка часто ездил в дальние командировки и люди просили его привезти какие-то стройматериалы — заграничные, дефицитные. Другие привезут, например, машину вагонки из Прибалтики, часть отдадут, а оставшееся припрячут и продадут, а дедушка отдавал все, что было. За это бабушка его частенько ругала.
А ещё мой дедушка осваивал целину. В 1986 он был одним из тех, кто вывозил скот из Чернобыля и отвозил туда чистые корма, вместо заражённых. Тогда ещё колеса водой мыли — радиацию смывали. А людей чем-то мыли? Я так и не спросила…
Когда дедушка заболел, он плакал каждый раз, когда мы приезжали в гости и входили в дом. А потом останавливал свои слезы и улыбался, совсем, как моя трёхлетняя дочь, и ловил каждое наше слово: “Как учеба? Тяжело учиться? Ну, ничего, это нужно, без диплома сейчас никуда”. Возможно потому, что сам проучился всего несколько классов школы — когда отца забрали в ссылку, кто-то должен был кормить семью. Только недавно мама рассказала, что дедушка мечтал стать лётчиком. Уже позже он пытался сына устроить учиться в лётное, возможно, пытаясь догнать свою мечту. Но это была мечта дедушки, а не его сына, поэтому летчиков у нас нет.
Когда дедушка доучился в вечерней школе, моя, тогда ещё маленькая мама с сестрой хихикали, подглядывая в дверную щель, как бабушка с дедушкой танцуют на выпускном…
Старые люди часто любят подробно, на парочку часиков, рассказать о том, что и где конкретно у них болит. Мой дедушка пережил два инфаркта, сумел почти полностью восстановить речь и с удивительной настойчивостью расхаживал отказавшую ногу. Но не жаловался, а только шутил и улыбался, что “вот эта нога противная, ходить не хочет!”. Многочасовые беседы о болезнях были не для него.
Я помню, как дедушка раньше выписывал журнал “Перец”. Чувство юмора досталось ему от отца и передалось по наследству сыну и внуку. Так интересно прослеживать что-то общее, что объединяет людей сквозь время! И ещё хочется верить, что в голубых глазах моих детей живет частичка пронзительно голубых глаз дедушки…
Когда он уже с трудом передвигался, все звал бабушку: “Бабко, бабко!” и пытался обхаживать свои “вулики”. Или, сидя на стуле, рвал сорняки в огороде — что-нибудь, но делать. Рано утром, по воскресеньям, он смотрел повтор вчерашнего бокса. Читал “Сельские вести” и называл депутатов “бандитами”.
Никогда не забуду, как трогательно они, уже такие старенькие с бабушкой, ухаживали друг за другом. Как бабушка брала кусок почерневшего зеркала, “опасную” бритву и помогала дедушке брить сухонькие худые щёки, подбородок, морщинистую шею…
Когда я была подростком, помню, до ужаса боялась, что однажды дедушки с бабушкой не станет… И вот дедушка ушёл шестого января шестнадцатого года. А на душе почему-то ни жгучей боли, ни разъедающего чувства утраты — тихо, светло и спокойно. Чувство достойного завершения достойно прожитой жизни… Только бабушку было очень жалко — одинокая, маленькая и беззащитная, она сидела на кузове грузовика рядом с дедушкой в его последнем пути… Как страшно, наверное, в любом возрасте, потерять любимого, потерять мужа…
Есть одна история, произошедшая незадолго до смерти дедушки. Мы, как всегда, приехали к бабушке в гости. Уже не помню всех подробностей, вероятно, бабушка, как всегда, щедро всех покормила: холодец, котлетки, пироги, мёд, молоко. Показали правнучку, поделились новостями и уже хотели уезжать, как дедушка спросил меня:
– Ты увидишь в Киеве Максима (самый младший внук, ещё студент)?
– Ну, да, наверное. А что?
– Да нам тут пенсию подняли немножко, так я тут собрал чуть-чуть. Для Максима. Сможешь передать?
И протягивает мне три бумажки по сто гривен, каждая сложенная вдвое и ещё раз вдвое. Завёрнутые в кусок газеты…
Бабушка всегда так заворачивала дедушке сало с собой в поле — в газету…
– Конечно, передам, дедушка…
В мире, где за триста гривен можно купить две чашки хорошего кофе или три пары носков в торговом центре, где сломанную вещь проще выбросить, чем починить, мой дедушка несколько месяцев откладывал по бумажке со своей пенсии и прятал в газетку под подушкой… Для внука-студента.
Деньги я отдала, Максим поблагодарил, а газета, в которую они были завёрнуты, лежит у меня…
Раньше я не думала об этом и не замечала, но сейчас каждый раз, когда готовлю вареники с вишней, я невольно вспоминаю дедушку — потому что он их очень любил…
Нет подвигов, нет каких-то потрясающих событий. Но это только на первый взгляд. На самом деле, когда живешь рядом со светлым человеком, то привыкаешь к его свету и свету вокруг него. Я точно знаю, что с уходом из этой, земной жизни, настоящее никуда не уходит. От всего, что связано с дедушкой, до сих пор струится теплый, уютный свет. Пусть его биография не станет сюжетом книг или фильмов, но сама его жизнь вплетена в наши жизни, и останется в нас навсегда — в детях, внуках, правнуках, праправнуках….
Я знаю, дедушка неспроста ушёл в Сочельник. Не всем людям даётся уйти в Сочельник…