Страшный мир человека в футляре и выход из сундука

Сундуки и футляры 

По своей воле, точнее по своеволию, мы становимся пленниками сундуков, превращая свою жизнь в борьбу, вместо того, чтобы жить. «- Вот, – говорил, задыхаясь, человек с тонкой шеей, – я задыхаюсь в сундуке, потому что у меня тонкая шея. Крышка сундука закрыта и не пускает ко мне воздуха. Я буду задыхаться, но крышку сундука все равно не открою. Постепенно я буду умирать. Я увижу борьбу жизни и смерти». Сидя в сундуке, который может превратиться в гроб, человек все силы тратит на то, чтобы вести с самим собой придуманную им же борьбу. А пока идет нелепая борьба, вокруг происходит жизнь. Наш герой только и успевает сказать себе: «Ой! Что же это такое? Сейчас что-то произошло, но я не могу понять, что именно. Я что-то видел или что-то слышал…».

Головокружение, сердцебиение, обморочное состояние, приступы тошноты, озноб, внутренняя дрожь — эти и многие другие симптомы приводят в ужас и панику тех, с кем случаются. Собственно сами эти симптомы и есть признаки паники. Люди, которые не понаслышке знают об этом, не станут говорить, что это прихоть, ерунда и «само пройдет». Не зря же подобные состояния внесены в международную классификацию болезней (МКБ-10) и имеют даже свое общеизвестное название: паническое расстройство. Его синонимы: вегетососудистая дистония, симпатоадреналовый криз, кардионевроз, нейроциркуляторная дистония. Что касается душевного состояния, то чаще всего оно выражено в необоснованных страхах: страх сойти с ума, страх потерять сознание, страх задохнуться, не проснуться, страх утратить контроль над своим телом, страх навредить себе или другому, страх убить себя или другого.

Приступы тревоги и паники в определенной степени свойственны практически каждому человеку и хотя бы однажды случались в той или иной форме. Если приступ обусловлен ситуацией, и организм выражает это набором симптомов — это не повод для обращения к врачу. Страх основан на инстинкте самосохранения и имеет защитный характер. Человек, лишенный чувства страха, подвергается не меньшей опасности, чем тот, кто всего боится.

Но случается и так, что страхи и приступы паники становятся угрозой нормальной жизни: человек не может устроиться на работу, теряет социальные связи, избегает людных мест, и, впоследствии, вообще любого общения, которое вынуждает его покинуть свой «сундук» и т.п. В тяжелых случаях человек начинает бояться самого себя и даже обыденных своих действий. «Ему было страшно под одеялом. Он боялся, как бы чего не вышло, как бы его не зарезал Афанасий, как бы не забрались воры, и потом всю ночь видел тревожные сны, а утром, когда мы вместе шли в гимназию, был скучен, бледен, и было видно, что многолюдная гимназия, в которую он шел, была страшна и противна всему существу его и что идти рядом со мной ему, человеку по натуре одинокому, тяжко». Еще один персонаж из сундука, «человек в футляре», господин Беликов, детально описанный Антоном Павловичем Чеховым.

Бесконтрольный контроль 

«Для него были ясны только циркуляры и газетные статьи, в которых запрещалось что-нибудь. Когда в циркуляре запрещалось ученикам выходить на улицу после девяти часов вечера или в какой-нибудь статье запрещалась плотская любовь, то это было для него ясно, определенно; запрещено — и баста. В разрешении же и позволении скрывался для него всегда элемент сомнительный, что-то недосказанное и смутное. Когда в городе разрешали драматический кружок, или читальню, или чайную, то он покачивал головой и говорил тихо: 

– Оно, конечно, так-то так, все это прекрасно, но как бы чего не вышло. 

Всякого рода нарушения, уклонения, отступления от правил приводили его в уныние, хотя, казалось бы, какое ему дело?».

Страх тесно связан с необходимостью контролировать все и вся. Многие думают, что можно уберечься от пугающей реальности взяв все под контроль. Но фокус контроля у человека, склонного к тревоге и панике, смещен. Он пытается контролировать внешний мир и все в нем происходящее, живя в огромном напряжении.Напряжение и контроль усиливают страхи, и, соответственно, еще больше усиливается контроль. Замкнутый круг превращается в движение по спирали, которое засасывает, словно воронка, отбирая все силы. Такое закручивание происходит до тех пор, пока тело или психика не дает серьезный сбой.

Так муж будет контролировать свою жену путем слежки, допросов и досмотров вместо того, чтобы употребить эти самые силы на преодоление своей патологической ревности. Жена пьющего мужа будет заниматься тем же — скандалами, моралями, походами по батюшкам и бабушкам вместо того, чтобы употребить свои силы на то, чтобы научиться жить с зависимым человеком, и начать работу над собой и своей созависимостью.

Один мой знакомый, успешный человек, отец семейства, с полным набором атрибутов благополучия позвонил мне из психиатрической больницы. Состояние его оказалось крайне тяжелым. Много лет он одержим идеей, что его жена изменит и уйдет к другому. Он постоянно контролирует жену, надеясь, таким образом, справится со своей тревогой: вот это узнаю и успокоюсь, вот это скажу, и все наладится, вот это спрошу, и станет ясно. Жена, по настоятельным его просьбам и уговорам, ушла с работы, на которой, как он думал, она в кого-то постоянно влюбляется. Но страх меньше не стал: «Теперь она может изменять в любое время дня!». Он ужесточает контроль: расспрашивает ее о распорядке дня и о всех звонках, устанавливает программу на телефон, следящую за ее местонахождением. Но страх и тревога увеличиваются в геометрической прогрессии. Ревнивец становится еще подозрительнее: ему кажется, что она все равно думает о других мужчинах и строит планы побега. Он настаивает — аргументировав это религиозным предписанием — чтобы жена каждый день «исповедовалась» ему. Напряжение и паника становятся едва переносимыми для него. Он изучает каждый ее взгляд, улыбку, слово. Его страх, превратился в паранойю и сделал жизнь адом. Он мучается сам, мучает других. Испытывает слабость и никчемность: страхи обступают со всех сторон «от такого точно жена уйдет» и он снова тратит все силы, чтобы усилить контроль над ней, привязать к себе. Это приводит его к госпитализации. Возможно там, в клинике, найдется специалист, который достучится до него и донесет простую мысль: нет смысла контролировать жену! Контролировать нужно свои переживания и отношение к происходящему. Но пока слишком непроницаема броня его страхов и желания контролировать мир.

Повелители мира 

Детство Кати проходило в тяжелых условиях. Отец пил, мать скандалила. Нередко скандалы принимали криминальный характер в самом прямом смысле слова. Несколько раз дело заканчивалось вызовом милиции или скорой помощи. Катя боялась. В детстве она часто пряталась под стол или под кровать, «превращалась в невидимку», чтобы ей не досталось, и чтобы не видеть происходящего.

«Самое страшное воспоминание школьных лет — это дорога из школы домой, – рассказывает Катя. – По пути домой я пыталась себя подготовить к неизбежному — агрессии отца и слезам матери. Тогда я придумала такую игру, которая спасала меня каждый раз. Правило было простым: если я по пути домой смогу обойти и не наступить ни на одну бумажку, окурок, лужу или чью-то тень, то скандала не будет. Самым сложным был участок пути поворота на нашу улицу: там был небольшой базар и всегда очень грязно и людно. Не наступить там на мусор было практически невозможно. Но я старалась изо всех сил. Мне казалось, что так я спасаю родителей от беды и себя от ужаса. А если наступала, то ругала себя, ненавидела за то, что из-за меня дома будет скандал».

Магическое мышление, обычно изживаемое к подростковому возрасту, помогает ребенку верить в то, что с помощью своих ритуальных действий он может контролировать ситуацию и управлять миром. Если ритуал не срабатывает, то ребенок принимает ошибочное решение: ужесточить сам ритуал, вместо того, чтобы подвергнуть его сомнению и отказаться от него. Когда ситуации повторяются ежедневно, и грозят жизни и безопасности, то контроль становится неотъемлемой частью жизни, а со временем — хозяином человека. Ритуалов становится все больше и порой они принимают чудоковатые формы. «Он был замечателен тем, что всегда, даже в очень хорошую погоду, выходил в калошах и с зонтиком и непременно в теплом пальто на вате. И зонтик у него был в чехле, и часы в чехле из серой замши, и когда вынимал перочинный нож, чтобы очинить карандаш, то и нож у него был в чехольчике… Одним словом, у этого человека наблюдалось постоянное и непреодолимое стремление окружить себя оболочкой, создать себе, так сказать футляр, который уединил бы его, защитил бы от внешних влияний. Действительность раздражала его, пугала, держала в постоянной тревоге, и, быть может, для того, чтобы оправдать эту свою робость, свое отвращение к настоящему, он всегда хвалил прошлое и то, чего никогда не было; и древние языки, которые он преподавал, были для него, в сущности, те же калоши и зонтик, куда он прятался от действительной жизни».

Неизжитое магическое мышление нередко встречается в психологии и религии. Так люди незрело пытаются переделать мир в кабинете психолога, умоляя повлиять на близкого человека, исправить, изменить, переделать. Тщетно психолог пытается обратить человека к самому себе: клиент боится встречи со своей тревогой и ужасом. Поэтому такой клиент любыми способами будет «сбегать» в перекраивание мира. Иногда это бывает тонко и завуалировано, и увидеть скрытую манипуляцию не так уж просто: «Скажите как мне реагировать на выходки мужа так, чтобы он, наконец, понял свою вину и прекратил так себя вести?». Казалось бы, речь о себе и своем поведении, но на самом деле это все тот же контроль над другим человеком.

В религиозной жизни человек будет просить у Бога «вразумления, смирения, терпения, послушания», но не для себя, а для своего близкого. «Господи, вразуми его, чтобы он понял, как плохо поступает в отношении меня», «Господи дай ему смирения и послушания» и т.п. Такие молитвы обычно не приносят облегчения и не дают выхода, а загоняют в тупик и безысходность, усиливая напряжение. Человек думает, что он недостаточно усерден в религиозной жизни, и усиливает молитву и пост, пребывая в напряжении и состоянии крайне далеком от того, которое просит у Бога для своего близкого человека. Магическая религиозность не пускает человека на встречу с собой настоящим и, соответственно, с Богом, оставляя ему напряжение от прошений о переделе мира. Религия становится ритуалом, в котором человек прячется от реальности, как господин Беликов прятался в своих футлярах.

Бывает так, что переживание остается во внутреннем мире человека, порождая сильную тревогу, доводящую до безумия. Обретает ли это форму внешних ритуалов, или остается в мыслях и чувствах, в любом случае, человек становится заложником своих страхов и потребности контролировать опасный мир. Человек с тонкой шеей добровольно садится в сундук, который «защищает» его от того, что «что-то происходит». Он держит рукой крышку, спасаясь от жизни вокруг, при этом очень боясь смерти. Философы давно к этому пришли — страх смерти приводит к еще более губительному страху — страху жизни. Человек предпочитает убрать из жизни все живое, взяв под контроль «то что происходит», спасаясь, таким образом, от угрозы небытия. Как в известной песне «если вы не живете, то вам и не умирать».

Удушающая тревога

Маленькая Катя не могла сама справиться с ежедневным адом, теперь это предстоит делать взрослой Кате, которая, на свой манер, продолжает детскую игру. Ее муж после нескольких лет брака стал все чаще выпивать. Свои приступы тревоги и паники Катя связывает с непереносимостью запаха алкоголя. Непонятным для нее остается только то, что приступы не происходят, когда выпивший муж возвращается с работы, а случаются в самый нежданный момент. Катя может часами описывать свои состояния паники и свои соображения о том, что делать, чтобы муж не пил: ему нужно сменить работу, круг общения, сходить в церковь, посмотреть такой-то фильм или попасть к психологу или священнику. «А на педагогических советах он просто угнетал нас своею осторожностью, мнительностью и своими чистофутлярными соображениями насчет того, что вот-де в мужской и женской гимназиях молодежь ведет себя дурно, очень шумит в классах, — ах, как бы не дошло до начальства, ах, как бы чего не вышло, — и что если б из второго класса исключить Петрова, а из четвертого — Егорова, то было бы очень хорошо. И что же? Своими вздохами, нытьем, своими темными очками на бледном, маленьком лице /…/, он давил нас всех, и мы уступали, сбавляли Петрову и Егорову балл по поведению, сажали их под арест и, в конце концов, исключали и Петрова, и Егорова». 

Муж все чаще срывается на Катю приступами агрессии, после утопая в чувстве вины и раскаянии, за которыми следует очередной приступ агрессии. К Кате у него одна претензия: «Ты меня душишь». Но что делать, если сама Катя, мучаясь от приступов паники, боится каждый раз задохнуться. Она судорожно хватает воздух ртом, словно рыба, выброшенная на берег, и покрывается испариной от того, что сделать вдох ей не удается. Она саму себя душит. Точнее, ее душит собственный страх, давно уже сросшийся с привычкой контролировать мир и все, что в нем.

Безусловно, от такого тревожного контроля близкие сами постепенно сходят с ума. «Мы, учителя, боялись его. И даже директор боялся. Вот подите же, наши учителя народ все мыслящий, глубоко порядочный, воспитанный на Тургеневе и Щедрине, однако же, этот человечек, ходивший всегда в калошах и с зонтиком, держал в руках всю гимназию целых пятнадцать лет! Да что гимназию?! Весь город! Наши дамы по субботам домашних спектаклей не устраивали, боялись, как бы он не узнал; и духовенство стеснялось при нем кушать скоромное и играть в карты. Под влиянием таких людей как Беликов, за последние десять-пятнадцать лет в нашем городе стали бояться всего. Боятся громко говорить, посылать письма, знакомиться, читать книги, боятся помогать бедным, учить грамоте…». Так страх порождает страх. Вокруг паникующего человека создается атмосфера тревоги и подавленной агрессии, что еще больше усиливает тревогу и начинается еще один порочный круг, но теперь уже внешний. Так одна воронка засасывает человека изнутри, а вторая закручивает извне.

Помогать человеку, страдающему приступами паники, нелегко. Как правило, просьба при обращении к психологу состоит в том, чтобы научиться контролировать приступы паники и избавиться от них. В самом таком запросе кроется подвох: это все равно, как если бы человек, больной алкоголизмом, попросил себе лечение спиртом. Судороги боли и отчаяния случаются с человеком, которому говорят, что нужно учиться отказываться от желания контролировать близких, дальних, мир, и свои собственные приступы паники заодно. Эта зыбкая основа — иллюзия контроля — единственное, что у него есть. Отрывание себя от нее и есть самое сложное и самое пугающее для человека. Страхи обрушиваются с двойной, тройной силой. И крайне сложно в этот момент верить в то, что у страха глаза велики, и что все они порождены исключительно нами.

Контрольная работа 

Все мысли Кати заняты тем как обойти мусор по пути домой, чтобы не встретиться с главным: невозможностью контролировать жизнь вне себя. Конечно, можно и нужно делать все, что от нас зависит в той или иной ситуации. Но понимание того, что наша свобода заканчивается там, где начинается свобода другого, ставит нас лицом к лицу с абсолютной ограниченностью с одной стороны, и с такой же абсолютной безграничностью с другой.

Мы можем контролировать себя, свои поступки, действия, отношения к ситуации, свои переживания и проживание ситуаций. Это является ключевым в преодолении тревоги и страхов. Понимание того, что я не могу контролировать того, чего боюсь: стихийные бедствия, погоду, время, поступки и действия других людей, их чувства и мысли ставит в тупик — как же тогда выжить в мире, где я бессилен что-либо изменить? Когда человек в фокус своего внимания ставит борьбу со своими демонами, то перед ним открывается другая сторона — могущество и сила. Балансировать между этими крайностями приходится день ото дня — от бессилия к силе, от беспомощности к действию, от никчемности к ощущению важности себя и своей жизни. Я могу самостоятельно решать как ко всему этому буду относиться и как буду на это реагировать, что буду делать, как распоряжусь своими чувствами и мыслями. «Спаси себя и будет с тебя», — это как раз об этом. Я не могу отвечать за поступки других людей, но я могу отвечать за свое отношение к ним. «- И еще я имею кое-что сказать вам. Я давно служу, вы же только еще начинаете службу, и я считаю долгом, как старший товарищ, предостеречь вас. Вы катаетесь на велосипеде, а эта забава совершенно неприлична для воспитателя юношества. 

– Почему же? – спросил Коваленко басом.

Да разве тут надо еще объяснять, Михаил Саввич, разве это непонятно? Если учитель едет на велосипеде, то что же остается ученикам? Им остается только ходить на головах! И раз это не разрешено циркулярно, то и нельзя. Я вчера ужаснулся! Когда увидел вашу сестрицу, то у меня помутилось в глазах. Женщина или девушка на велосипеде — это ужасно!».

Небольшой эпизод из жизни двух коллег, привел главного героя к трагическим последствиям, к смерти от собственной мнительности. Но выбирать, как относится к тому или иному явлению — это область исключительно его свободы. Свобода состоит в способности определять самого себя через происходящее в мире и в собственной душе. Страх — это обморок свободы, сказал мыслитель XIX века Серен Кьеркегор. У слова «свобода» есть много антонимов, и один из них, я уверена, это страх.

Успеть освободиться

Чехов безжалостен к своему герою. Господин Беликов не выдержал груза собственных тревог и страхов и умер. «Через месяц Беликов умер. Хоронили мы его все, то есть, обе гимназии и семинария. Теперь, когда он лежал в гробу, выражение у него было кроткое, приятное, даже веселое, точно он был рад, что, наконец, его положили в футляр, из которого он уже никогда не выйдет. Да, он достиг своего идеала! И как бы в честь его, во время похорон была пасмурная, дождливая погода, и все мы были в калошах и с зонтами. /…/

Признаюсь, хоронить таких людей, как Беликов, это большое удовольствие. Когда мы возвращались с кладбища, то у нас были скромные, постные физиономии; никому не хотелось обнаружить этого чувства удовольствия, — чувства, похожего на то, какое мы испытывали давно-давно, еще в детстве, когда старшие уезжали из дому и мы бегали по саду час-другой, наслаждаясь полною свободой. Ах, свобода, свобода! Даже намек, даже слабая надежда на ее возможность дает душе крылья, не правда ли?

Вернулись мы с кладбища в добром расположении. Но прошло не больше недели, и жизнь потекла по-прежнему, такая же суровая, утомительная, бестолковая, жизнь, не запрешенная циркулярно, но и не разрешенная вполне; не стало лучше. И в самом деле, Беликова похоронили, а сколько еще таких человеков в футляре осталось, сколько их еще будет!». Антон Павлович со свойственной ему бескомпромиссностью подводит к мысли о том, чтобы искать вирус человека в футляре в себе. Ведь разве кто-то может отобрать у человека то, что дано Богом — свободу? Мы сами своевольно залезаем в футляр, напрасно думая, что так нам будет безопаснее, так мы спасаемся от смерти и от жизни заодно.

Рассказы про сундук и про человека в футляре для меня созвучны. Сундук и футляр — это созданная из страхов иллюзия, способ защититься от жизни. Хармс в отличие от Чехова несколько добрее к читателю и оставляет финал открытым. В приписке к рассказу «Сундук» он написал следующее: «Жизнь победила смерть. Что именительный падеж, а что винительный?». Решать каждому из нас. Мне бы очень хотелось верить, что Жизнь человека с тонкой шеей оказалась сильнее и победила смерть. Но для кого-то жизнь окажется побежденной. Главное помнить, что человек с тонкой шеей залез в сундук. Залез по своеволию, значит выбраться все-таки в его силах. А там вне сундука что-то происходит. Жизнь происходит.