«Вдруг нечто, подобное отдаленному зову, всколыхнуло ее изнутри и вовне, и она как бы проснулась еще раз от явной действительности к тому, что явнее и несомненнее».
А. Грин «Алые паруса»
Иногда жизнь становится похожа на страшный сон. Хочется проснуться, но в бессилии понимаешь, что просыпаться некуда. Окружающее и есть твоя реальность, от которой не сбежать, кроме как в иной сон сознания и души.
Когда человек знает, что его трудности, муки имеют предел, их легче выносить. Понимая свой предел, можно жить в уповании на такую определённость и ждать перемен. Но справиться с конкретной мучительной ситуацией легче, чем выдержать беспросветность жизни в целом. Что делать человеку, которому жизнь вынесла «приговор», предельно ограничив его физические, психические или социальные возможности?
В ощущении полной безнадежности можно сдаться, а можно попытаться «проснуться в собственном сне». Как и в обычном сне, это особенное состояние, на границе двух реальностей, расширяет понимание происходящего и всегда несет в себе ощущение близкого выхода, просвета приоткрытых дверей. В отношении к нашему обычному состоянию бодрствования, «пробуждением от сна» является Реальность мира духовного, отголоски которого звучат в наших самых сокровенных чаяниях, мечтах, вере. Пробуждением во «сне» своей жизни мы обязаны нашему опыту Встречи. Тогда «последнее слово», сказанное жизнью, означает, что мы в тупике обстоятельств, не разрешимых законами земного бытия, но есть Бытие, что выше этих законов, и там мы можем полагать наше упование.
Волшебник из Гель-Гью
«- А вдруг? – сказал кто-то, подразумевая этим, что нет предела открытиям».
А. Грин «Блистающий мир»
На открытости человека миру Чудесного и возможности питаться плодами этого мира, основаны все великие сказки человечества. На ней же основаны «сказки» Грина, главные герои которых живут с верой в Чудо. Они не оторваны от жизни, не противоречат ей. Проза Грина рождалась в недрах суровой, тягостной жизни не как побег, а как альтернатива ей. Эти сюжеты, словно волшебные цветы, прорастают в невозможных, казалось бы, для такой красоты условиях. Так же, как из борьбы с отчаянием натруженная душа рождает надежду.
Несогласие с жестокостью, бесчеловечными ценностями и правилами окружающей действительности, приводит к необходимости искать спасение от тоски обмирщения. Эти полусказочные сюжеты оказываются сильнее реальности, потому что дают пример непоколебимой веры в Мечту и утверждают право человека на счастье.
Идея счастья — самое доступное нашему разумению и переживанию воплощение полноты Бытия, даруемой человеку Богом. Мы стремимся к счастью в том виде, как его понимаем. Упираясь в собственную ограниченность и продолжая поиск, мы идем по пути, которому нет конца. Но идти по этому пути, не прекращая усилий, не теряя веры — значит самому не потеряться, не отпасть от Источника.
Своим творчеством Грин готовит читателя к счастью. Мечта, вера, надежда — главные средства в борьбе с культом болезненной рациональности мира, подрезающей крылья рожденным летать. Их Александр Грин щедро дарит каждому, кто готов с открытым сердцем войти в его блистающий мир, в котором все дышит предчувствием Встречи.
Грин был волшебником не только в творчестве, и тому достаточно свидетельств. Только чудеса его были рукотворные. Просто он умел читать в сердце человека сокровенное, умел понять мечту. Порой хватало небольшого, но точного действия, толчка, чтобы человек открылся чудесному, доверился. И оно происходило.
Так, однажды, зимой в Петрограде Грин увидел бедно одетую девушку, с упоением и грустью рассматривавшую в витрине магазина манекен, на котором было надето шикарное пальто. Девушка долго и неотрывно смотрела за стекло, а Грин так же внимательно наблюдал за ней. Вдруг он подошел и взял ее за руку: «Вы хотите это пальто?». Незнакомка кивнула в знак согласия. Тогда он пригласил ее в кафе и напоил горячим чаем. «Нет! Вы не хотите это пальто. Вы хотите быть таким же красивым манекеном, чтобы все смотрели и восхищались вами». Через минуту писатель вышел из кафе и вернулся с новым теплым шарфом. Это единственное, на что ему хватило денег. Он укутал девушку в шарф, и они попрощались. Эта история стала известна через много десятков лет. Рассказала ее в интервью одной питерской газете участница событий. Встреча с загадочным человеком, душевная беседа и неожиданный подарок изменили ее.
Знание о том, как важно реальное действие, писатель вкладывает в уста своего персонажа, капитана Артура Грея: «…я понял одну нехитрую истину. Она в том, чтобы делать так называемые чудеса своими руками. Когда для человека главное — получать дражайший пятак, легко дать этот пятак, но, когда душа таит зерно пламенного растения — чуда, сделай ему это чудо, если ты в состоянии. Новая душа будет у него и новая у тебя».
Алые паруса радости
«Ликование означает знание, почему радуешься».
А. Грин из заметок к повести «Алые паруса»
В послевоенном Петрограде 1920 года Александр Степанович Грин (Гриневский) работает над повестью-феерией «Алые паруса». Рукопись этой чистой и светлой книги Грин привез в Петроград из военного госпиталя в грязном солдатском мешке во время гражданской войны, в период нищеты, разрухи, голода, холода. Благодаря протекции Максима Горького Грин, еле оправившийся от тифа, получает паек и комнату в «Доме искусств» на Невском проспекте, 15. А в 1921 в его жизни случается встреча с будущей женой, ставшая для обоих «подарком судьбы». «Алые паруса» посвящены ей. Она — прототип главных героинь его лучших произведений.
«Алые паруса», признанные одним из самых романтических в советской литературе произведений, по мнению Нины Николаевны Грин были неправильно поняты. Она досадовала о том, как был снят одноимённый фильм, вышедший в 1961 году. Говорила, что повесть была осмыслена неверно. За романтическим сюжетом, лежащим на поверхности, стоит совсем другая история.
Название деревни Каперна, где выросла Ассоль, происходит от одноименного названия кабака в Петрограде, в который любил захаживать Грин. Его атмосферу, нравы и человеческие типажи писатель воплотил в выдуманной деревне. Грин описывал жестокую, гнетущую, беспросветную действительность, существовать в которой можно лишь приспособившись физически, нравственно, душевно. Отрезать от себя все лишнее, чтобы не чувствовать слишком остро, чтобы не мучатся совестью, не страдать, не мечтать о невозможном, не доверять и быть расчетливым, насмешливым и хладнокровным. Остаться живым душой было возможно, имея духовную прививку, опыт чудесного, который создает иммунитет против обмирщения. Плата за живую душу — высока. Поверх грубой мешковины «прозы жизни» Грин накинул легкое прозрачное кружево — историю Ассоль и Грея.
Кто такая Ассоль в глазах большинства окружающих ее людей? Блаженная, в оскорбительном значении слова, «тронутая». Даже те, кто был добр к ней — не воспринимали всерьез и держали дистанцию. Что стало бы с ней в этом реальном мире, если бы не поступок Грея? Писатель не погружает в успокаивающую иллюзию, он утверждает награду за веру и терпение. Он как бы подтверждает, выступает свидетелем того, что мечтать, хотеть счастья, верить в чудо — нормально, естественно для человека. Это не слабость, а сила души и духа. Жизненно необходимая потребность. Ненормально и противоестественно человеку жить иначе.
Читатель видит силу веры Ассоль, отвагу и сердечность Грея, но редко когда видит третий компонент — Провидение. В мире, лишенном Божьего милосердия и доброты, красивая мечта могла бы стать бессмысленной и губительной фантазией. Но Бог делает все возможное для человеческого спасения, если сам человек открыт для спасения. Наверное, поэтому далеко не всем нашим мечтам суждено сбыться, даже при максимуме усилий и желания. Если Ассоль могла спасти только любовь, Провидение дает ей Грея и его руками воплощает для девушки мечту об алых парусах.
Жизнь как чудо
«Введите в свою жизнь тот мир, блестки которого уже даны вам щедрой, тайной рукой».
А. Грин «Блистающий мир»
Верой в чудо, переживаниями чудесного, способностью предстоять перед Чудом, как и отказом от него, страхом и отвращением, писатель измеряет духовный рост своих героев.
Есть у Александра Грина роман «Блистающий мир», в котором удивительный человек Друд умеет летать и жаждет бескорыстно научить этому всех, кто неравнодушен и верит в возможность естественного полета человека. Все, что требуется — поверить в эту возможность. Но люди не готовы поверить Друду, они устраивают на него облаву и бросают в тюрьму. Страх заставляет людей остановить опасного «искусителя». Первобытный страх перед сверхъестественным. Из множества находится одна — девушка Тави, поверившая странному человеку. Безусловно, роман наполнен библейскими аллюзиями, а Блистающий мир, в который позвал Тави летающий человек — аналогия Царствия Небесного.
Чудо не бессмысленно, оно призвано позвать человека в его настоящий Дом. И тому, кто способен отважится ответить на Зов — оно дается по вере: «- Ты будешь думать, что я спас ее, как узнаешь впоследствии, что было; нет, — она спасение носила в груди своей. Мы шли по одной дороге, я догнал, и она обернулась, и так пойдем вместе теперь».
Творчество Грина называют «витамином жизнелюбия». Он писал романтические повести и рассказы с чувством наслаждения, любил свою небывалую страну с непривычными слуху городами Зурбаганом, Лиссом, Гель-Гью, Леге… Любил ее обитателей. Спасался ими. Действительно, передать читателю состояние счастья возможно, когда сам знаешь его.
Читая «Алые паруса», «Блистающий мир», «Бегущую по волнам», «Фанданго», «Дорогу никуда», «Продавца счастья», «Акварель», учишься видеть радость и ежедневное чудо жизни. Жизнь состоит из мелочей, и каждая из них может наполнить человека как горечью, так и радостью.
Тысяча мелочей, из которых состоят счастье и радость, высыпаются Грином как драгоценные самоцветы из волшебного сундука. Он внимательно и подробно описывает необычные качества обыденных предметов, показывая читателю путь к постижению вещей: «…постичь душу предмета можно лишь, когда взгляд лишен нетерпения и усилия, когда он, спокойно соединяясь с вещью, постепенно проникается сложностью и характером, скрытыми в кажущейся простоте общего». Нужно отыскать в себе и развивать способность «видеть сверх видимого», читать между строк.
Писателю давались удивительные вещи. Например, выразить переживание сверхъестественного. Не мутно-мистически, а ясно, резко и живо передать переживание неизъяснимого, которое человек может испытать, встречаясь с превосходящим границы его понимания. Хмурый и молчаливый Грин чувствовал сущность жизни, как яркий и страстный танец Фанданго, воплотивший в себе переживание чуда и счастья быть живым. Танец, который «все уносит», «разбрасывает и разрывает», «гонит ветер и внушает любовь», «…бьет по крепчайшим скрепам. Держит на горячей руке сердце и целует его. Не зовет, но сзывает вокруг тебя вихри золотых дисков, вращая их среди безумных цветов».
«Мамонт»
«Тепло одетому человеку с холодной душой мороз мог показаться изысканным удовольствием».
А. Грин «Фанданго»
С шестнадцати лет Грин оказался наедине с большой жизнью, почти без средств к существованию. Нищета, с редкими просветами, сопровождала его до последних дней. Мечта о море и странствиях, страстный взрывной характер, скрывающий тонкую, ранимую душу, были серьезными препятствиями долго оставаться на одном месте. По этой причине Грин так и не обзавелся профессией, хотя испытал на себе невероятное количество разнообразных ремесел и занятий. Неукорененность в жизни, плохое здоровье, тяжелый нрав, отсутствие дела, которым можно заработать на достойную жизнь, длительное тюремное заключение, делали Александра Грина маргиналом, аутсайдером. Его потусторонность, отделенность, противопоставленность ощущалась многими, и сам он не торопился развенчать легендарный образ. С некоторого периода Грин в любое время года носил пальто, в ворот которого кутался, будто постоянно испытывал холод, и шляпу, надвинутую низко над глазами, будто проводил ею разделительную черту между собой и остальным миром. Единственными его друзьями были жена Нина Николаевна и ястребок Гуль. Всех остальных он держал на разном, но хорошо ощутимом расстоянии.
Грин болезненно относился к холоду, считал его одним из самых тяжких испытаний для человека. Холодный послевоенный Петроград ледяными ветрами въелся в его кости и кровь до конца жизни. Возможно, потому он так полюбил Феодосию, где доживал последние годы, и так болезненно переносил вынужденные командировки в северную столицу.
Знакомые по быту называли его «мамонтом» за способность терпеливо сносить трудности и не жаловаться даже в самых тяжких обстоятельствах. В этой особенности Грина не было геройства или самолюбования, какой-то страстной гордости. Было иное — словно кто-то сверху приказал ему жить, несмотря ни на что, и он, как солдат, исполнял приказ командующего даже тогда, когда не видел в нем смысла.
Все тяготы жизни, выпавшие писателю, он смог пережить иначе в творчестве. Не отворачиваясь от жизни реальной, а противопоставляя ей то, чего в ней не хватало: мечту, веру, чудо, любовь. Так он приводил жизнь в равновесие. Ведь жизнь — это не только то, что нас окружает снаружи, но чаще и больше — то, чем мы живы внутри себя. Чем труднее были времена, тем светлее и радостнее были его рассказы.
В голодном Петрограде 20-х годов из-под полы торговали человеческим мясом; под действием брома, вошедшего в широкое употребление в качестве успокоительного, люди, как зомби, перемещались по улицам, теряли память, порой буквально забывая собственное имя. Живя в полной нищете, неся тяготы военного и послевоенного быта, видя, как опускаются люди до почти скотского состояния, как меняются ценности и мораль, Грин чувствует необходимость противостоять этому доступными ему средствами. Он вкладывает в уста своих героев грозные предупреждения-«пророчества», не обвиняющие, а отрезвляюще-спасительные. Словами таинственного Бам-Грана из «Фанданго» он обращается ко всем, кто сделал единственным смыслом своей жизни бытовой комфорт и сытость: «- Безумный! – сказал он. – Безумный! Так будет тебе то, чем взорвано твое сердце: дрова и картофель, масло и мясо, белье и жена, но более — ничего!».
Однажды, писатель Юрий Олеша, вспоминая Александра Грина, рассказал такую историю: «В одном городе жил мальчик, который от рождения не видел солнца. Он жил в подземелье и глаза его сформировались в темноте, привыкли к ней, как чему-то естественному. Но пришел день, когда его вывели наверх, к солнцу. Глаза мальчика были завязаны специальной повязкой, чтобы непривычный яркий свет не ослепил его. Люди ждали, что же будет с ним, как он поведет себя, что скажет? Все были в предельном внимании. Через некоторое время повязку сняли. И мальчик увидел солнце. В молчании он провел весь день. Молчали и те, кто был рядом. И только после заката, проводив глазами солнце, мальчик обернулся к людям. Единственное, что он сказал: «Не бойтесь, оно снова вернется!». Таким был Грин.
Кажется, что Грин смог преодолеть все, что посылала жизнь, кроме одного — неизлечимого алкоголизма. Да и тот, как клин клином, вытеснила другая, уже смертельная болезнь. Ее писатель принял смиренно, как справедливо заслуженную. Жене он сказал: «За водочку, Котофеюшка, нужно расплачиваться». «Котофеюшка» — Нина Николаевна, в воспоминаниях делилась, как мирно прошли его последние месяцы. Грин, всегда веривший в Бога, но имевший прохладные отношения с духовенством, — воцерковился, глубоко примирился с жизнью, провел «работу над ошибками». Итоги этого душевного и духовного труда он изложил в своем последнем произведении «Автобиографическая повесть».
Вера
«Я верю в историю Фрези Грант, потому что от нее хочется что-то сделать…».
А. Грин «Бегущая по волнам»
Верой определяется и оплачивается у Грина возможность чудесного в жизни человека: «Допустите, что живет человек, который никогда не слышал слова «океан», никогда не видел его, никогда не подозревал о существовании этой синей страны. Ему сказали: «Есть океан, он здесь, рядом; пройди мимо, и ты увидишь его». Что удержало бы в тот момент этого человека?».
Все герои Грина, ждавшие и встретившие Чудо, верят своему сердцу, своим глазам. Вера делает их отважными, помогая ждать, и следовать Зову. Ассоль «глубоко и непобедимо» верит в алые паруса и в того, кто под ними идет к ней навстречу.
Томас Гарвэй из «Бегущей по волнам» верит в реальность Фрези Грант, спасшую его в море, «девушку в кружевном платье, не боящуюся ступать ногами в бездну, так как она видит то, чего не видят другие». Дэзи верит Гарвею, и требует признания его права и счастья видеть «все, что он хочет и видит, — там, где хочет».
Тави поверила в существование Блистающего мира. И обрела его. Александр Каур из «Фанданго» с верой открылся таинственному Бам-Грану и получил неожиданную чудесную награду. Можно еще долго перечислять примеры из творчества Грина, как вера открывает человеку возможность выйти из «тюрьмы» обусловленности, преодолеть грань невозможного, увидеть самих себя, жизнь с иной высоты и перспективы. Вера, которой живут герои Грина пробуждающая, зовущая к действию, движению воплощения замысла, надежды, самих себя.
Навстречу несбывшемуся
Человек становится духовно слепым, когда теряет способность удивляться. Духовная же слепота приводит к потере по-настоящему реального понимания и оценки себя, событий и возможностей. Суженная перспектива создает ощущение замкнутости, тесноты и безысходности. Видение меняется, преображается, когда человеку раскрываются двери в пространство Духа. Такое изменение перспективы замечательно описано в рассказе «Акварель».
Вступить в подлинные отношения с Бытием — значит открыться, слышать (видеть), откликаться, смело идти, будучи ведомым им. Проявление же чудесного в жизни человека — результат соприкосновения чего-то подлинного в его душе с соответствующей тому подлинностью бытия. Встречи эти бывают столь же невообразимо удивительны, как и редки. Что не умаляет их значимости. Даже одной- единственной встречи с чем-то из того Мира, порой, хватает, чтобы жить ею до конца дней. Познав на собственном опыте, что «океан» есть, невозможно оставаться прежним.
Намеренно, усилием воли, мы не можем «притянуть» чудесное в свою жизнь. Такая настроенность только заточит в фантазиях собственного воображения, и мы не узнаем его, даже если увидим. Но мы можем пригласить, протянуть руку. Терпеливо ждать, настроив свое восприятие: замечать необычное, незнакомое в обыденном. И тогда сокрытое восстает само по себе: «В другом роде, но совершенно точно, можно видеть это на искусственных парках, по сравнению со случайными лесными видениями, как бы бережно выкинутыми солнцем из драгоценного ящика».
Вещими снами о несбывшемся Александр Грин будит своего читателя слышать и откликаться на его Зов. Проснуться, чтобы увидеть и понять, о чем были все прежние «сны» нашей жизни, в свете того, что еще не сбылось, но к чему, по-своему, призван каждый из нас.
«Рано или поздно, под старость или в расцвете лет, Несбывшееся зовет нас, и мы оглядываемся, стараясь понять, откуда прилетел зов. Тогда, очнувшись среди своего мира, тягостно спохватясь и дорожа каждым днем, всматриваемся мы в жизнь, всем существом стараясь разглядеть, не начинает ли сбываться Несбывшееся? Не ясен ли его образ? Не нужно ли теперь только протянуть руку, чтобы схватить и удержать его слабо мелькающие черты?».