Франклин Делано Рузвельт сказал когда-то: «Единственное, чего мы должны бояться, так это самого страха». Хотя, нет, и страха не надо бояться: «Страха вашего не убоимся, ниже смутимся». Со страхами надо работать, его преодолевать. Попробуем порассуждать о. Павле Флоренском и Д. С. Лихачёве, которые сохранили личность от распада под действием страха в тяжелейших жизненных условиях и помогали другим устоять, о взаимоисключаемости страха и любви, о неожиданной пользе концлагерных занятий математикой, синдроме «выученной беспомощности», современной индустрии страха и маркетинговых технологиях, о соотношении свободы и страха и крушении парохода «Адмирал Нахимов», о кризисах птиц и почему мы можем у них поучиться, о детских фобиях, оптике страха и внутренней духовной опоре…
Есть известная пословица: «У страха глаза велики». Однако в действительности происходит ровным счётом наоборот: страх не расширяет, а сужает кругозор. Как метко заметил норвежский философ Ларс Свендсен, испуганный «человек оказывается запертым в одной ситуации». Прот. Дионисий Поздняев в одном из интервью приводит интересное соотношение понятия страха и традиции понятия малодушия: «В традиционной святоотеческой литературе страх называется малодушием. Этот термин очень хорошо передаёт саму суть страха: душа «скукоживается» до маленького состояния, взгляд фокусируется лишь на источнике своей тревоги. Таким образом, реальность редуцируется до одной точки. Здесь механизм страха подобен механизму всякого греха. Грех — это то, что «зацикливает» на одной причине. Как говорят физиологи, у человека появляется «доминанта» на чём-то одном». В каком-то смысле можно метафорически сравнить состояние страха с нарушением периферического зрения, основной задачей которого является ориентация в пространстве. Страх дезориентирует человека в пространстве жизни: он уподобляется зашоренной лошади, которая не видит ничего кроме узкой полоски мостовой перед своими глазами. У художника Паула Клее есть работа «Вспышка страха», очень точно передающая сущность состояния страха, дезориентирующего и разрушающего целостность человека. На акварельной картине изображены символически разбросанные части тела человека, лицо которого в гримасе ужаса утратило всякие индивидуальные черты.
*
Принято говорить о деструктивной стороне страха, но страх также служит защитой, как и боль. Боль важна для человека, как сигнал о травме, болезни телесной или душевной, благодаря которому можно устранить источник травматизации или установить заболевание и начать терапию. Страх же может привести человека или сообщество в состояние готовности и мобилизации внутренних сил, помочь избежать существенных рисков. Например, во время эпидемии страх высокой смертности населения мотивирует ввести карантин и минимизировать риски заражения, страх оползней побудит укрепить прибрежную зону города и т.д. Также страх может выполнять креативную, стимулирующую функцию, на что обращали внимание ещё представители кляйнианской психоаналитической школы: мотивирует создавать в экстренных ситуациях что-то значимое и новое, разработка чего до данного кризиса откладывалась «в долгий ящик». Или даже без экстраординарных происшествий страх не реализовать заложенный Богом потенциал и предоставленные возможности может стимулировать творчество, развитие в профессии и пр. Так, есть мнение, что страх прогрессирующей глухоты дополнительно стимулировал Бетховена творить, потому в этот период он написал лучшие свои произведения. Но речь здесь идёт не о чрезмерном и не контролируемом страхе, который, напротив, способен стать препятствием для здоровых процессов развития.
Это легче всего иллюстрировать примерами детского развития. Малыш может сильно испугаться (например, внезапного громкого шума соседского перфоратора) и у него затормозится процесс формирования речи. Еще один важный аспект страха — он открывает человеку его уязвимость и потребность в Другом, хотя опять же, при патологических формах может стать препятствием для здорового общения. Как верно заметил православный мыслитель Христос Яннарас, осознание собственной смертности и уязвимости и жажда жизни бросает нас к Другому, но мы не готовы к отношениям, «мы любим подобно черепахам, неосознанно забронированные в прочный панцирь» своей самости, и травмированности прошлым болезненным опытом и опасениями его повторения.
Страх также связан с гневом (в организме человека даже проходят сходные химические процессы при переживании этих двух состояний). Давно говорят, что самые страшные агрессоры — это очень испуганные люди, слишком травмированные страхом. Вот почему там, где есть место страху, нет места любви.
Большое внимание состоянию страха уделяли экзистенционалисты (Кьёркегор, Хайдеггер, Ясперс, Сартр, Камю, Бердяев, Шестов). Для большинства из них страх — это состояние, обнажающее подлинную человеческую сущность, своеобразный «тест-драйв». Мыслители подчеркнули важную связь страха и свободы: сможет ли человек в пограничной ситуации, угрожающей его жизни и бросающей ему вызов, реализовать свою свободу, свободу не подчиняться навязываемым условиям, сохранить достоинство, целостность или нет?
Я вспоминаю историю, рассказанную моей мамой. Она в юности близко дружила с девушкой, мать которой работала бортпроводницей на печально известном судне «Адмирал Нахимов». 31 августа 1986 года, в день страшной трагедии, унесшей жизни 423 человек из 1243 пассажиров и членов экипажа, этой женщины по счастливому обстоятельству не оказалось на борту парохода. Но некоторые жуткие подробности столкновения судна с балкером «Пётр Васев», вследствие которого «Адмирал Нахимов» перевернулся на бок и затонул всего за 8 минут в Чёрном море, бортпроводнице после рассказали выжившие. В момент крушения в воде оказалось много людей: и вот были мужчины, ещё вчера интеллигентные и добропорядочные, которые в панике, пытаясь спастись, хватались за тонущих детей, тем самым «вдавливая» ребят ещё больше в воду и способствуя их гибели… Этот пример приведён ни в коем разе не для осуждения: не дай Бог кому-то из нас оказаться в подобной ситуации — неизвестно, как бы мы повели себя в состоянии аффекта, шока. И тем не менее этот пример важный.
И есть абсолютно другие примеры, когда в пограничных ситуациях люди сохраняли способность «устоять» и силы помогать сохранить личность от распада другим. Например, о. Павел Флоренский, как его называют, Леонардо да Винчи XX века, был осуждён по сфабрикованному «политическому» обвинению на 10 лет лагерей. Тем не менее, он, истощённый, живущий с уголовниками в переполненных холодных бараках с забитыми подушками окнами , находил в себе силы продолжать активную научную деятельность прямо в лагере (здесь сделал более 10 научных открытий: изучал вечную мерзлоту и особенности строения на таких почвах, открыл способ получения особого, «умного» йода, более известного как препарат Йод-Актив, которым в СССР впоследствии лечили лучевую болезнь работников ядерных полигонов, а особенно ликвидаторов аварии на ЧАЭС, а также эффективно использовали для лечения детской умственной отсталости и пр.). Человек, по фото тех лет напоминавший «живой труп» из-за голода и усталости, поддерживал в письмах свою супругу, пятерых детей, невестку с новорождёнными внуками. Он призывал не роптать, не терять веру, добросовестно делать своё дело и довериться Провидению; с грустной иронией писал, что природные условия лагерной местности «лучше всякой дачи», рассказывал о своих научных исследованиях, интересовался успехами в учёбе детишек, давал рекомендации по методологии чтения, геометрии, ботанике, беспокоился о здоровье курочки, за которой ухаживала дочь, бережно собирал и передавал гербарий редких растений для своих ребят.
Другой пример — академик Дмитрий Сергеевич Лихачёв, выдающийся филолог и искусствовед, который в юности из-за шуточной телеграммы якобы от папы римского с друзьями был осужден на годы лагерного ареста, участвовал в строительстве Беломорканала, где чудом выжил, хотя погибали тысячи заключённых из-за нечеловеческих условий работы. Это были тяжелейшие годы лишений и постоянной угрозы жизни и здоровью Лихачёва. Здесь периодически устраивались расстрелы части заключённых для освобождения мест для новой партии «врагов народа» — убитых потом записывали в отчётных документах как умерших от болезней. Узник в любой момент мог стать жертвой картёжной игры сокамерников (которые частенько в игре не щадили даже себя и отдавали долги собственными ушами, пальцами и пр.) — так, однажды проиграли и самого Дмитрия Сергеевича. Тюремщики постоянно «ломали» волю заключённых: часто конвоир беспричинно мог ударить сапогом в лицо. Но Лихачёв умудрялся сохранять удивительное чувство внутреннего достоинства и несломимую волю, помогал другим. Учил зэков грамматике и литературе, участвовал в организации колонии с тёплой одеждой и пропитанием для соловецких беспризорников. За всё это пользовался среди них авторитетом. Дмитрий Сергеевич принципиально не матерился даже в лагере, хотя позже признавался в интервью, это было большим риском: даже интеллигенты в лагере обычно начинали материться, чтобы стать «своим» для тюремщиков. Отсутствие бранной речи являлось ещё одним примером несломленной воли противостоять «системе», потому таких чаще расстреливали.
Нельзя полностью избежать состояния страха, ведь, когда он не дисфункционален, он является характеристикой всего живого. Есть спектр врождённых страхов. Так, Анатолий Ульянов, опираясь на многочисленные психологические исследования, обращает внимание на то, что дети разных культур проходит примерно одинаковую эволюцию формирования фобий (навязчивых страхов, обостряющихся при определённых условиях). Это природный процесс, выраженный у кого-то в большей или меньшей степени. Так, у малышей в первый день их жизни фиксируют страх внезапной вспышки света или звука. В 6-8 месяцев появляются страхи чужого, глубины, в 12 месяцев — страх разлуки с родителем, который достигает пика к 24 месяцам, в 2,5 года формируется страх темноты, в дошкольном возрасте оказываются распространёнными страхи монстров, в примерно в 6 лет оформляется осознание своей смертности и конечности близких. В школьные годы активизируются «социальные» страхи: страхи осмеяния, изгнания окружением и пр.
Абсолютная лишённость страха указывает также на патологические изменения личности. Вспомним многочисленные современные боевики и фильмы ужасов, в которых показаны фантастические ситуации, как с помощью специальных клинических экспериментов создавали солдатов-монстров, не знающих страха, не испытывающих боли, сострадания, рефлексии, критического анализа выполняемых приказов — такие идеальные безжалостные «машины для убийства». Именно безжалостные, потому как парадоксально заметил Зигмунт Бауман, осознание собственной смертности и здоровый страх умереть — то, что «делают наше сердце человечнее», ведь мы ощущаем солидарность с такими же, как мы, конечными другими людьми, ощущаем их аналогичную уязвимость, потому способны их жалеть.
Страх во многом обусловлен культурой и связан с нормами и ценностями, принятыми в том или ином культурном пространстве: страхи связаны с опасением лишиться чего-то «ценного» (жизни, здоровья, чести, работы, уважения окружающих) или осквернить его (табу и пр.).
Принципиальное отличие человека от животного: лишь человек создаёт искусственные стимулы для возникновения страхов. Особенно ярко это проявляется в современной культуре, которую называют «культурой страха». Заговорили о феномене «индустрии страха», которая выпускает самые разные продукты: от киноужастиков до экстрим-туров. Страхи всё меньше основываются на личном опыте, но навязываются массовой потребительской культурой, тиражирующей страхи. Так, европейский хоррор как кинонаправление сложился примерно в конце 1950-х годов в Великобритании. Однако большое влияние на формирование киноиндустрии страха оказал ещё немецкий экспрессионизм, давший стимул появлению немецких фильмов ужасов 15-25-х гг. («Носферату. Симфония ужаса» Ф. В. Мурнау, «Кабинет доктора Калигари» Р. Вине и пр.), и голливудского нуара 40-50-х гг. Кинохудожники всерьёз озадачились тем, с помощью каких технических и художественных средств можно добиться переживания ужаса у зрителя. Эти поиски дали существенный толчок развитию операторского искусства, например: для создания эмоциональной напряжённости кадра стали снимать камерой из острого угла, появился принцип «субъективной», дрожащей камеры, представляющей взгляд как бы от первого лица — жертвы или насильника и т.д. Индустрия страха охватила и массовую музыку: например, на 1980-е пришёлся расцвет хеви-метал, готик-рок (в частности его подвид дэт-рок, прямо апеллирующий текстами к фильмам ужасов), хоррор-панк , которые и по звуку, и по смысловому наполнению связаны с тематикой ярости, страха и травмирующего опыта, оккультизма. Сам перфоманс подобных артистов нередко превращался в настоящий сценический кошмар: вокалист Оззи Осборн мог откусить голову летучей мыши на сцене.
Увлечение проблематикой страха охватило маркетинг и рекламу. Страх стал восприниматься как один из главных триггеров. Например, используется страх упустить выгоду — на этом базируется употребление надписей типа «последняя цена» (например, Victoria’s Secret на одной странице может разместить аж три подобных надписи: «Заканчивается завтра!», «Только сегодня!», «Последний день!»). Активно задействуется страх быть хуже других — на этом построены стратегии многих распродаж типа чёрной пятницы. Очень популярна апелляция к безопасности именно ЭТОЙ продукции и прочие приемы.
Однако даже прагматичные специалисты маркетинга и рекламы знают, что технологии страха работают лишь для привлечения внимания к новому незнакомому товару, но могут отпугнуть от уже известного, не эффективны в праздничные периоды, например.
Культура страха распространяется и на политику — сильные мира сего частенько прибегают к политике страха в предвыборных гонках или для лоббирования определённых законопроектов. Ведь общеизвестно, что потрясённый, испуганный человек легче поддаётся внушению, более инфантилен. Систематическое запугивание, как доказал психолог Мартин Селигман, приводит к состоянию выученной беспомощности. Учёный проводил эксперименты над собаками, формирующие рефлекс страха на определённые звуковые сигналы. Несчастные животные, зафиксированные в упряжках, после определённых звуков получали небольшой удар током. Затем животным ослабили упряжку и понизили перегородку так, чтобы после тех самых сигналов зверьки смогли спокойно убежать… но собаки не убегали, хотя знали, что за звуком последует боль. «Селигман сделал вывод: когда невозможно контролировать или влиять на неприятные события, развивается сильнейшее чувство беспомощности».
Как противостоять внутреннему хаосу, когда мир вокруг тебя рушится? Как устоять от страха, который заразителен?
Ведь состояние кризисов переживает всё живое — даже птицы, например, линяют периодически, из-за чего оказываются очень уязвимы, не могут летать. Но животные, повинуясь природному чутью не паникуют, а стараются спокойно переждать этот период. В кризисных ситуациях больше всего страшит неизвестное, перемены. Когда-то запомнилась статья психолога Елизаветы Мусатовой, в которой она замечала: «Большие перемены требуют серьезной трансформации. В английском языке есть слово «challenge». На русский можно перевести как «вызов, который тебя изменит в лучшую сторону». Перемены — это всегда челлендж. Они задают вопросы, оспаривают прошлый опыт, предлагают пересматривать хорошо известное и учиться новому. Иногда — с нуля». Психолог предлагала три способа выхода из ситуации загнанности в тупик собственным ужасом, которые мне показались достойными внимания:
– что-нибудь делать, что не запрещено: «Потому что так человек возвращает субъективный контроль в свои руки. Во-первых, у него появляется выбор: сделать то или иное. Во-вторых, в ситуации выбора он может принять решение и немедленно его исполнить. Что важно — это собственное, личное решение, принятое самостоятельно. Даже маленькое действие становится вакциной против превращения в овощ». Об этом же писал и Виктор Франкл, когда приводил примеры казавшихся вроде бы абсурдными, на первый взгляд, занятий в лагере узниками математикой или литературой, которые, однако, позволяли людям устоять в тех жутких условиях. Был интересный эксперимент в 1970-е гг. Эллен Лангер и Джудит Роден: в домах престарелых старикам позволяли благоустраивать комнаты на свой вкус, заводить комнатные растения, самим выбирать фильм для вечернего просмотра. После подобной практики учёные зафиксировали «жизненный тонус и замедлялся процесс потери памяти».
– преодолевать беспомощность маленькими шажками: проанализировать свой прошлый опыт и найти прецеденты в своей истории, когда всё-таки удавалось справляться с какими-то сложными ситуациями, отметить их для себя; ставить маленькие, вполне осуществимые цели (даже если это будет цель повесить полочку, что давно откладывалось). «Небольшие достижения помогают набраться ресурса для более масштабных действий. Нарастить уверенности в своих силах», — поясняет Е. Мусатова.
– формировать другой взгляд на ситуацию. У Ф. М. Достоевского есть известное высказывание: «Я боюсь только одного — оказаться недостойным моих страданий». Страх самого себя — пожалуй, самый трудно преодолеваемый из всех возможных. Очень красноречиво митр. Антоний Сурожский когда-то назвал один из своих известнейших докладов «Как жить самим с собой». Когда-то на этот вопрос мне, тогда самокопающемуся, съедающему себя подростку из неполной семьи, ответил один священник, слова которого запомнила на всю жизнь: «Верить в себя через уверенность в Бога».
О важности взгляда на собственную беспомощность в духовном измерении писал и Виктор Франкл. Психолог обратил внимание, что в лагере выживали даже не самые крепкие физически, но духовно: «Чувствительные люди, с детства привыкшие к активному духовному существованию, переживали тяжелую внешнюю ситуацию лагерной жизни хоть и болезненно, но, несмотря на их относительно мягкий душевный нрав, она не оказывала такого разрушительного действия на их духовное бытие. Ведь для них как раз был открыт путь ухода из ужасающей действительности в царство духовной свободы и внутреннего богатства». И любил повторять ницшеанские слова: «Если знаешь «зачем», выдержишь любое «как»…
Мы живём в мире, где страх утрачивает свои негативные коннотации: страхи часто, как и потребности, искусственно производятся и тиражируются, становятся инструментом манипуляции как массой, так и отдельным человеком. «Либерализм страха», — так обозначают вектор современной цивилизации, целью которого является не конкретный позитивный результат, а скорее страх избежать негативного. И всё-таки жизнь под сенью страха — тупиковый путь для всех нас. Священник Георгий Чистяков пишет, что страх — это всегда рабство, подавленность, зажатость, а Господь нас зовёт к свободе.
Свободе не в смысле вседозволенности, но в смысле полноты жизни и не зацикленного на бездне взгляда…