Такое абстрактное и вместе с тем реально ощутимое слово «свобода». Невидимая ценность, за которую в течение всей человеческой истории умирали миллионы. Выстраданная свобода слова и вероисповедания. Свобода пересекать границы других государств и выбирать редкие профессии. Свобода распоряжаться своей жизнью и телом. В этом далеко неполном списке легко потеряться.
Мир традиционно легко проводит границу между рабами и угнетателями, свободными гражданами и тюремщиками, жертвами и палачами. И на разделительной черте, на линии резкого разлома, легко возникают конфликты, социальные потрясения, бунты, войны, путчи и революции. И все же, в этой черно-белой палитре, можно ли найти ту настоящую свободу, за которую действительно стоит бороться?
Парадоксально, но именно радикальное ограничение внешней свободы, будь то тюрьма, гетто или концлагерь, наиболее полно раскрывает степень внутреннего полета и роста в каждой отдельной личности.
Людям свойственно стремление к свободе, которое проявляется в том, чтобы обойти ограничения и вырваться из плена там, где это только будет возможным. А что, если обходной дороги нет — и сама свобода стоит над пропастью под дулом пистолета?
ВЫЖИТЬ СЕГОДНЯ
Даже один день — это целая жизнь! Когда тебе всего шестнадцать, ты легка, как перышко, ты влюблена и грезишь о прекрасном будущем, даже один день превращается в вечность.
Один день в концлагере Освенцим после потери свободы и близких, когда тебя считают раковой опухолью на теле общества и недочеловеком, когда мечтаешь о крошке лагерного клейкого хлеба и баланде — это тоже вечность, которую нужно перешагнуть, чтобы завтра продолжить… такую же вечную и изнурительную — до смерти! — борьбу за еще и еще один день в бесконечном заточении.
Один из самых опасных нацистов, Йозеф Менгеле, немецкий доктор, ставивший над заключенными преступные медицинские эксперименты, решил позабавиться — в вверенном ему концлагере оказалась юная венгерская балерина Эдит Эгер — и он приказал ей танцевать.
Нелегко достается свобода творить перед лицом очевидной смерти, перед лицом зрителей, которые являются по совместительству и твоими палачами…
Однако спасение Эдит оказалось именно в танце и способности переноситься свободной мыслью — ведь мысли еще не научились заковывать в цепи! — в другой мир, полный звуков, красок, жизни и творчества. Это была не та сцена, к которой она привыкла. Выполняя плавные движения из последних сил, девушка понимала: главное — не останавливаться. А иначе — верная смерть. И она представляла сцену Оперного театра в Будапеште, из последних сил заставляя себя слышать дивную музыку Чайковского к балету «Лебединое озеро». И — улыбаться. Улыбаться своей раненой молодой надежде, улыбаться тем, кого не было в холодном зале концлагеря, тем, кто был дорог ее сердцу и владел ее воспоминаниями.
А еще девушка постоянно говорила себе: «Если я выживу сегодня — завтра меня освободят». Это, конечно, было неправдой. Эдит поставила себе задачу «малых шагов», упорно пытаясь выполнить одно и то же задание — прожить сегодня. «Завтра стало моим лучшим другом, — говорит она, — я воспитала в себе любопытство, которое вело меня по той страшной дороге».
В один из дней ее, как совершенно истощенную, все же поставили в очередь, тянущуюся к газовой камере. Рядом стояла вереница тех, кому еще позволили жить и работать в нечеловеческих условиях концлагеря. Эдит поняла, что терять нечего и… сделала классическое «колесо» в очередь тех, кого направляли на другие работы! Охранника это рассмешило, хотя он должен был просто пристрелить на месте худенькую, хрупкую девушку.
За колючей проволокой ей открылся удивительный урок жизни — даже в обстоятельствах страшных страданий человек может и должен быть благодарным! Наступившему дню, предкам, жизни, каждой возможности двигаться, видеть, слышать и созерцать.
Однажды за особо удачное выступление на сцене кто-то бросил ей из зала… целую буханку хлеба. Это было сокровище! И она поделилась им с соседями по бараку.
Прошло еще немного времени — и все они вышли на последний «марш смерти» из Маутхаузена в Гунcкирхен. Им пришлось подниматься по крутой лестнице вверх. Охрана внимательно наблюдала. И тех, кто останавливался и садился из-за крайнего изнеможения ждал немедленный расстрел. Нацисты торопились — за горизонтом уже слышались залпы наступающей армии освободителей.
«Конец, — мелькнуло в голове Эдит и она почти упала на каменную ступеньку. — Вот теперь точно конец…». И тут же ее подхватили десятки рук человекотеней — живых скелетов, соседей по бараку, с которыми она делила последние крошки. Они сделали из рук стул — и по очереди несли Эдит вверх по лестнице. Охрана не могла не заметить этого. Но выстрела не последовало…
4 мая 1945 года американский солдат нашел ее, едва живую, в куче трупов. На его глазах были слезы. Он поделился с ней остатками шоколада. Эдит выжила — но сил плакать у нее в тот момент не было.
Неправда, что «после войны» означает свободу и беспечность. Как сложно порой выйти из порочного круга «жертва-палач», перестать чувствовать давящее и удушающее чувство вины за то, что ты выжил!
Еще 20 лет после войны Эдит Эва Эгер молчала. Боль до сих пор была слишком сильна, а ненависть — не побеждена… Она не могла рассказывать о войне и своем страшном опыте. Вина уцелевшего — это ад, из которого ей удалось выйти лишь в 1969 году, когда Эдит получила диплом по психологии в Техасском университете. И поняла, что сможет помогать людям.
«Кто будет жить в тебе, кто будет управлять тобой? Вот в чем вопрос. Твой выбор — не перекладывать ответственность за свои страдания, принимать обстоятельства, которые сложились на твоем жизненном пути», — говорит она.
Ведь ненавидеть, осуждать, бояться — легкие пути, ведущие к поражению. Суметь жить дальше, суметь позаботиться о себе и других, суметь по-настоящему поговорить с собой и другими гораздо сложнее.
«30 000 евреев погибших всего лишь за один день жизни концлагеря — я чудом не попала в это число и выжила. Разве это не удивительно? Разве не чудо быть случайно найденной в горе трупов в самый последний момент?»
И все же Эдит теперь может спокойно сказать, что она не ненавидит своих палачей.
В 90 лет доктор Эгер написала книгу «Выбор: о свободе и внутренней силе человека», которая стала мировым бестселлером. Это — глубокое повествование о потере свободы и близких в ужасных обстоятельствах, о свободе выбора — простить и отпустить страдания прошлого или навсегда погрязнуть в самосожалении и слабости. Она написала книгу-приключение о силе человеческого духа перед лицом крайних лишений, гибели и заточения: «Меня же нельзя заставить думать так, а не иначе. Меня нельзя заставить испытывать те или иные чувства, которые я не хочу в себя пускать. И в этом ключ к восстановлению контроля над собственной жизнью, к возможности переписать тот сценарий, который тебе кто-то навязывает. И тогда я больше НЕ жертва! И после пройденного пути только это важно. Если видеть вокруг палачей, вы заключены в свою собственную тюрьму, вы — в своем внутреннем концлагере, вы НЕ свободны!»
И тогда неважно, где именно и с кем именно вы находитесь. Важно по-настоящему встретиться с посылаемыми вам людьми. И найти самого себя, настоящего. Часто это происходит в переломные моменты жизни, когда срываются все внешние маски под рукой боли, насилия, отчаяния, давлением обстоятельств.
Доктор Эдит Эва Эгер улыбается с экрана во время он-лайн интервью. Ей уже за девяносто, но она все еще танцует. Она еще помнит некоторые русские слова, выученные во время войны. И искренне верит, что на самом деле выжить можно в любых условиях и при любой степени несвободы. Эдит активно помогает жертвам военных конфликтов: представьте, какое совпадение — ее попросили выступить перед воинами бывшей 71 пехотной дивизии в штате Колорадо, той самой, которая вошла в тот памятный майский день сорок пятого в их концлагерь!
Она продолжает писать книги. И радуется каждому новому дню. Как бы парадоксально это ни звучало, Эдит Эва Эгер наполнена благодарностью за все, что было в ее жизни — в том числе и за боль, за концлагерь, за голод. Нельзя отвергать, нужно принять все, посылаемое человеку — так она считает.
Идет апрель 2020 года. Мир напуган пандемией и ищет выход из нового обличья несвободы…
А Эва знает, что главное — достойно прожить хрупкое «сегодня», не гоняясь за призраком счастья, не забегая вперед, не страшась происходящего, оставив позади ненависть и злобу разделения на «мы» и «они», на «палачей» и «жертв», сохранив лишь несломленный человеческий дух. Ведь именно им измеряется неотъемлемая свобода каждого из нас.
Мы все гораздо сильнее, чем думаем. Включенность в других, соединенность с другими — спасает. Дух человека — часть Божьей искры — дает каждому огромный потенциал. Страдания учат, их нельзя избегать и отвергать. Уклониться от пути боли иногда просто невозможно — его надо просто пройти.
ВОССТАНИЕ ИЗ АДА
Один поселок Ростовской области стал одним из первых огненных рубежей обороны в самом начале Второй мировой войны. Летом 1942 года он был занят оккупантами, которые удерживали его более полугода — за это время почти все здоровое трудоспособное население было вывезено на принудительные работы в Германию. Среди тех, кого увозили в битком набитых теплушках, были и воспитанники детского дома. Ваня Удодов был статен, хорош собой и мог похвалиться недюжинной силой. На своеобразном «рынке невольников» в Германии он весьма приглянулся местному фермеру, который смекнул, что один такой парень будет способен выполнять сложную и тяжелую работу за троих.
Затянулось первое лассо неволи на шее Ивана. Его приставили к конюшне, но даже лошадям жилось куда лучше, чем пленным. Это была та же тюрьма. Ваня жадно вглядывался в чужое, и все же красивое небо над головой: спасала работа на открытом воздухе. Поначалу он держался на запасе юношеской энергии и силы. Старался терпеть, как мог — а бюргер издевался над парнем, как хотел. Частыми были жуткие побои, для которых немецкий хозяин использовал излюбленный инструмент — вилы. Однажды, не выдержав, он ответил своему мучителю, ударив его скребком для чистки лошадей. Плата за сопротивление была высокой — два года в концлагере Бухенвальд…
Сейчас, спустя десятилетия после войны, само это название навевает ужас на всех, кто хотя бы немного сведущ в истории. Каждый день для узника мог оказаться последним. Изможденные морально и физически, пленные часто не выдерживали. Сначала был внутренний надлом — а за ним следовал последний шаг. Некоторые бросались на колючую проволоку, по которой шел ток: это была относительно легкая смерть, которая казалась несчастным единственный выходом на свободу, призрак которой манил их каждую секунду.
Молодость не терпит оков. Бунт Ивана продолжался. Пока были силы, он пытался бежать несколько раз — и просто чудом не был расстрелян. Постепенно изнуряющий нечеловеческий труд, издевательства, жуткие условия, в которых жили пленники, казалось, взяли верх над покалеченной юностью Вани Удодова.
Но даже в адских испытаниях есть солнечные просветы и крупицы надежды, за которую можно ухватиться. И туда, где Смерть, казалось, взяла в свой плен тысячи и миллионы беззащитных и почти прозрачных от голода людей, иногда заглядывало Чудо.
Другой пленник, офицер дядя Саша, фамилии которого, мы, вероятно, никогда не узнаем, стал для Вани его Ангелом-хранителем в Бухенвальде.
Он постоянно делился с парнем мизерным пайком лагерного «хлеба». Жалел и понимал, что молодому организму не прожить на таких крохах… А однажды дядя Саша буквально спас Ванину жизнь: обезумевшие узники подняли бунт и дорвались до съестных припасов. Дрожащими руками они хватали еду — и жадно, не раздумывая, спеша ели, влекомые лишь зовом измученной голодом плоти. Ваня тоже набросился на продукты. Но дядя Саша буквально силой оттащил его в сторону и сумел отпоить водой. Очень многие заключенные скончались в тот же день: их истощенный организм не смог выдержать такого количества пищи. А мимо Ивана Удодова смерть и в тот раз прошла, едва зацепив своей тенью.
После освобождения из концлагеря парень весил всего 29 килограмм. Он не мог самостоятельно передвигаться — Удодова, похожего больше на живой скелет, обтянутый кожей, освободители вынесли на руках.
Впоследствии даже особый уход в госпитале и специально разработанная диета ни к чему, казалось, не приводили. Крайняя степень дистрофии стала тем соперником, с которым пришлось бороться долгие месяцы. За несколько лет он набрал всего лишь какую-то пару килограмм. И, казалось, Иван не жилец на этом свете… Да и он сам с тоской смотрел на теперь уже родное синее небо. Парень был дома, на Родине — и все же оставался в плену своей крайней немощи. Ему не хотелось ничего делать, часто сознание затопляли темные мысли отчаяния. Родных не было. Перспектива стать инвалидом и обузой для сиделок казалась ужасающей. Помог случай. Один из докторов предложил простые физические упражнения, для начала — простую ходьбу. Превозмогая апатию и усталость, юноша стал подниматься с кровати, чтобы сделать — для начала — всего несколько шагов. Потом счет пошел на десятки. А дальше — на сотни. Следующей ступенькой стали короткие пробежки — а позже и тренажерный зал. Очень медленно, но все же Иван стал набирать вес. Далеко не сразу почувствовалась радость полноценного движения — каждое из них зачастую было сделано через силу. Казалось, он и живет-то вопреки своему ослабевшему телу. И все же именно ежедневные физические, постепенно растущие нагрузки стали для Ивана Удодова тем лекарством, которое невозможно было купить ни в одной аптеке.
Он увлекся спортом! Почему парень, в конце концов, выбрал штангу — неизвестно, но уже в 1947 году, всего через два года после окончания войны, он приступил к регулярным занятиям.
Жажда жизни, тлевшая в концлагере в изможденном теле, бурно проявилась в стремлении к победе. Пройдет всего год — и Иван Удодов уверенно займет второе место в соревнованиях на Спартакиаде в Махачкале! Его результат — 252,5 килограмма по сумме троеборья (рывок, толчок, жим стоя).
В 1949 году он впервые появился на чемпионате страны. Это был риск, так как в то время у Ивана не было даже тренера, который обычно помогает спортсмену советами, опытом и разрабатывает стратегию достижения победного результата. Однако упорство и сила воли парня сыграли свое дело: на дебютном национальном первенстве Удодов стал пятым, а в 1951 году впервые выиграл турнир. К тому времени с ним уже работал его наставник, Николай Лучкин, бывший главный тренер сборной страны.
Тяжелоатлет Яков Куценко вспоминал, что у Ивана Удодова «был совершенно особый дар, какой-то внутренний барометр, который безошибочно подсказывал ему, что можно и чего нельзя делать на тренировках и соревнованиях».
Именно эта глубинная интуиция, на которую опирался парень, помогла ему совершать все действия абсолютно спонтанно, по внутреннему зову, который его не подводил.
Удодову в жизни досталась великая победа — он стал первым олимпийским чемпионом на Олимпиаде в Хельсинки, в 1952 году.
Первым же подходом в троеборье тяжелоатлетов (жим, рывок, толчок) Иван бьет олимпийский рекорд по сумме трех движений — 122,5 килограмма. Вторым набирает уже 125, а третьим — 127,5 килограмма. Но единицы из аплодировавших ему знали о том, что до этого Ваня Удодов, сирота, брошенный в адское колесо концлагеря, сумел победить самого себя, свою болезнь, свои страхи и свою беспомощность. Это был подвиг, совершенный вопреки войне. Великим страданием Иван заплатил за то, чтобы подняться из ада на вершину. Но его яркое спортивное солнце светило недолго — к Олимпиаде 1956 года Иван уже не готовился. По обычным меркам, он отличался могучим здоровьем, но его преследовали усталость и травмы. Спортивные победы не были его основной целью — Удодов не стал заложником звездной болезни. Он реализовал свою еще детскую мечту — работал простым шофером, а после стал тренировать детей. И главное, что ему удалось сделать — все же суметь вырваться на свободу, стать тем Иваном Удодовым, который, не отвергая прошлого, выбрался из его плена — и построил, по-настоящему прожил и принял свою жизнь, свою силу и слабость, свои победы… и свои поражения.
РАДИ ДЕТЕЙ
Может быть, все дело было именно в выборе имени? Кто знает… Отец долго думал, как назвать маленького сына. И все же последовал семейной традиции — носить ему дедовское имя, Герш. И хотя малыша звали чаще Генриком, официальная регистрация в «канцелярии по нехристианским религиям» под именем Герш подразумевала сознательный выбор национальной идентичности — и особую уязвимость перед лицом надвигавшихся катаклизмов 20 века.
Генрик во многом оправдал отцовский выбор — он пошел по стопам деда-врача. Окончил медицинский факультет Императорского Варшавского университета, и, кроме того, стал подающим большие надежды писателем и публицистом.
Во время русско-японской войны парень работает военным врачом. Вокруг него — тысячи и миллионы обездоленных и страдающих людей. Но наиболее остро отзывается в его сердце неуемная детская боль: в китайской деревушке он выкупает у учителя-садиста розги для битья учеников, а в России на собрании рабочих произносит пламенную речь о значении детства в жизни человека. И под грохот пушек, во время Первой мировой войны, пишет «Ребенка в семье», первую часть своей тетралогии «Как любить ребенка». Пишет под псевдонимом, который появился еще в литературной юности, благодаря ошибке редактора. Очень скоро этот псевдоним узнает и надолго запомнит весь мир.
Особая страница его жизни начинается 14 июня 1911 года, когда закладывается краеугольный камень будущего «Дома сирот». Следующие 30 лет Януш Корчак посвятит себя воспитанию сирот и будет работать в многочисленных приютах, среди которых и печально известный Главный приют: во время войны это была своеобразная «предпохоронная» инстанция для брошенных и истощенных детей. Воспитателями работали подозрительные типы. Дети ежедневно умирали десятками. Корчак упорно верил в то, что он сможет что-то изменить… И менял ужасающую реальность, как мог: летом 1940 года чудом вывез своих воспитанников в летний лагерь, подальше от переполненного страхами города — это были их последние каникулы.
Он упорно верил в то, что голос страдающего детства может и должен быть услышан. Его еженедельное «Малое приложение» к варшавскому «Наше обозрение» стало событием мирового масштаба. Газету выпусками и редактировали дети, ежедневно на ее страницах печатались письма маленьких читателей, в которых они поверяли то, что не могли сказать родителям или учителям в школе. В 1934 – 36 гг. Януш Корчак вел свою собственную радиопередачу, для которой придумал образ Старого Доктора — этого радиоперсонажа просто обожали не только дети, но и взрослые. Последний раз его голос прозвучал на радио в сентябре 1939 года… Он обращался к детям, желая успокоить их и подготовить к страшным грядущим событиям, которые предчувствовало его сердце. Мало кто тогда осознавал, что миллионы жизней повисли над пропастью смерти и несвободы.
Свою жизнь Старый Доктор отказался спасти трижды, казалось, полностью противореча понятному и естественному зову самосохранения.
В первый раз это случилось, когда он наотрез отказался покинуть польскую территорию перед началом Второй Мировой войны — чтобы не оставлять на произвол обитателей «Дома Сирот».
Во второй раз Януш отказался от побега из Варшавского гетто — немцы стали постепенно уничтожать его обитателей. Страницы дневника, который вел Корчак, с точностью до малейших деталей стали летописью нарастающего ужаса происходящего. Боялся ли он? Возможно и — даже очень вероятно — да.
Фактически, они все уже были обречены. Но даже в этих нечеловеческих условиях, всем существом ощущая приближающиеся шаги неминуемой смерти, педагог продолжал учить, лечить и воспитывать детей. Более того, приют доктора Корчака ставил в гетто… детские спектакли, что кажется совершенно немыслимым: от голода и страданий его воспитанники еле держались на ногах. Свобода творить помогала преодолевать страх и бороться с паникой, оставаться людьми и поддерживать окружающих.
Неволя стискивала людей в невидимых и цепких объятиях. Оскал гибели преследовал на каждом шагу. Отчаяние захлестывало. В 1941 году Януш выступил с еще одним смелым предложением — создать место, где умирающие от голода и болезней беспризорные дети могли бы проводить свои последние часы, получая утешение и возможность уйти из жизни достойно. Таким образом, Корчак намного опередил свое время и предвосхитил идею будущих детских хосписов.
И все же конец приближался… 6 августа 1942 года 192 ребенка из приюта Корчака пересылали в «лагерь смерти» Треблинка. С ними были два их педагога — Януш Корчак и Стефания Вильчинская, а также еще восемь взрослых.
В третий раз он мог бы спастись, уйдя прямо с вокзала, где грузили — словно скот — людей и детей в поезд, который шел только в одном направлении — в концлагерь. Говорят, к Корчаку подошел нацист, офицер СС. Он узнал всемирного известного педагога-новатора и спросил: «Это Вы написали «Короля Матиуша»? Хорошая книга. Вы можете быть свободны». — «А дети?» — «Дети поедут. Но Вы можете покинуть вагон». — «Ошибаетесь. Не могу. Не все люди — мерзавцы», — спокойно ответил писатель и вошел в вагон за своими воспитанниками.
Он верил, что «самые важные встречи человека — это встречи с детьми». И дети, даже самые маленькие, чувствовали, что они занимают особое место в сердце этого немолодого человека. Януш умел любить чужих детей. Детей, обозленных и брошенных, растерянных перед лицом часто страшного и неумолимого мира взрослых, в котором их детская свобода была затоптана сапогами войн и всемирных конфликтов.
Кто-то сказал, что свобода — это осознанная необходимость. И, если это так, то, несомненно, Старый Доктор, Януш Корчак, польский педагог, писатель и врач, человек, который любил детей всем сердцем, был и оставался свободным всегда и везде. И, возможно, совершенно свободным он чувствовал себя именно тогда, когда медленно и неуклонно приближался к дверям газовой камеры: свободным настолько, что мог тихо и спокойно рассказывать не подозревавшим ничего малышам сказку.
Настоящая свобода раскрыла над ними свои крылья. Они и многие другие, истории которых даже не написаны, уже перешагнули ту человеческую, очень условную грань, за которой становятся неважными многие понятия и идеи, за которой и сама свобода обретает свою высшую ценность, становится абсолютной в своем земном человеческом измерении и простирается в Вечность.