Когда молчание – не благая тишина внутри, а сгусток невысказанной боли, что с ним делать? Как быть в реальной жизни, не замещая ее новостным потоком? Как не отправить близких людей в царство бледных теней? Что такое христианская любовь? В чем отличие аскетизма от творения добра по зову инстинктов или выгоды? Как Господь определил городского миссионера в глухое село, и что из этого вышло?
Обо всем этом мы поговорили с удивительным монахом, наместником Спасо-Преображенского монастыря в селе Нещеров, первым заместителем главы Синодального отдела УПЦ по работе с молодежью, заместителем главного редактора журналов «Отрок» и «Фамилия», кандидатом психологических наук. Но, конечно же, многим из нас он знаком, прежде всего, как искрометный и глубокий ведущий «Молодежки» в Ионинском монастыре города Киева.
– Сегодня многие пишущие люди, в том числе и наши авторы, которые взяли паузу с началом боевых действий, не могут выйти из области молчания. Снова начать открываться в текстах, нести утешение читателю – для людей очень трудно оказалось на поверку. Как вы думаете, трудно ли нарушать долгое молчание?
– Молчание нарушать не трудно. Есть даже такая страсть «многоглаголание». Проблема здесь абсолютно в другом. В том, что человек, когда находится в стрессе, закрывается в себе. Начало войны и сама война — это огромнейший стресс как психологический, так и эмоциональный. Это первый показатель посттравматического расстройства, когда человек закрывается в себе. И одно из главных условий выхода из него — это начать говорить.
К сожалению, заставить человека говорить невозможно. Но каждый человек должен найти себе собеседника. Это может быть друг, жена, муж, это могут быть друзья, психотерапевт. Наверное, даже лучше психотерапевт, потому что, как верно шутят: «Кто такой психотерапевт? Это друг за деньги». Это человек, который никогда не осудит, никогда не будет делать никаких выводов. Но в тоже время он помогает человеку выговориться. А это один из самых главных моментов –человеку нужно выговариваться.
Что касается писателя или человека, который пишет, у которого какой-то «затык» произошел с началом войны… Это говорит о смещении ориентиров. Ведь «От избытка сердца говорят уста». А если от избытка сердца говорят уста, а человек молчит, то значит избытка сердца нет. А почему нет избытка сердца? Потому что все его мысли перестали мыслиться в том направления, в котором были его тексты. Он стал двигаться в другом русле. Но это тоже плохо. Потому что, как я говорю, есть закон «вытянутой руки». А он гласит: «Я живу и действую только на уровне вытянутой руки, все что дальше, меня не интересует». Например, когда я служил, на корабле, меня интересовал вопрос: почему, когда моряки ходят по палубе, они не хватаются за леера, не поддерживают себя ничем. Как во время качки они умудряются ходить ровно? Оказывается, когда горизонт постоянно качается, что естественно для тех, кто находится на корабле, наш мозжечок, орган, который отвечает за равновесие, как герокомпас, очень быстро устает, ему сразу хочется за что-то схватиться, удержаться. Но если ты концентрируешься не на объективном горизонте, а делаешь горизонтом палубу и смотришь не дальше, чем на палубу, то получается, что ничего перед глазами не качается. Мозжечок понимает, что что-то не так, но он реагирует на зрительные моменты. И тогда, когда человек делает горизонтом палубу, ему не надо хвататься за леера, он достаточно уверено чувствует себя на палубе. Вот это и должен быть принцип нашей сегодняшней жизни. Нашим горизонтом должны быть не новости. Для нас горизонтом должен быть сегодняшний день, наш близкий и то, что у меня под рукой. Под рукой у меня компьютер, под рукой у меня дети, под рукой у меня еда, под рукой у меня работа, под рукой у меня квартира, родные, знакомые, соседи – вот это и есть правило вытянутой руки. Я для себя его так назвал и использую его в жизни. И об этом пишут все Святые отцы.
Если перевести это на психологический язык, то это правило может быть выражено формулой: «Жить здесь и сейчас». Что значит жить здесь и сейчас? Воспринимать не только те события, которые сегодня вокруг меня творятся в глобальном масштабе. Это только те события, которые я вижу, до чего могу дотянуться рукой, этими событиями я и живу. Это и есть лучший выход из посттравматического расстройства. Если человек так живет, то и свалиться в посттравматическое расстройство достаточно сложно, находясь не на передовой, а в повседневной рутине.
– Тем не менее, многие авторы говорят, что после произошедшего, им хочется говорить о чем-то глобальном, о чем-то важном, о чем-то нетривиальном. И они не могут себя заставить говорить о чем-то привычном, простом, ежедневном. Можно ли им и себе посоветовать больше обращать внимание на что-то простое, чтобы начать говорить?
– Конечно. Ведь что такое говорить о глобальном? Говорить о глобальном – это говорить о тех процессах, которыми я никак не могу управлять. То есть, процессы, которые от меня никак не зависят, абсолютно. И поэтому, когда я начинаю говорить о глобальных процессах, таким образом я убегаю. Убегаю из собственной жизни. У Достоевского в «Братьях Карамазовых» есть такой момент, когда приходит тетушка к старцу Зосиме и говорит: «У меня проблема. Когда я начинаю любить все человечество, перестаю замечать ближнего, а когда, начинаю любить ближнего, то перестаю любить человечество». Понимаете? Ведь это как раз и есть тот принцип, когда мы обсуждаем проблемы мирового масштаба, таким образом психологически убегаем из собственной жизни. Из собственной повседневности. А когда мы так поступаем, то мы не живем. Почему человек убегает от повседневности? Потому что ему хочется замереть. Ему хочется не жить.
— Слишком ранящая повседневность?
– На самом деле, нет. Ведь что такое ранящая повседневность? У людей дети растут –это ранящая повседневность? Нет, конечно! У людей просто совестное такое состояние: во время войны я не имею права радоваться успехам своего мужа, жены, ребенка, новой квартире, машине, рождению ребенка. «Я не имею права радоваться». Но это уже говорит совесть. Потому что радость — это тоже атрибут жизни, так же, как и горе. Это атрибуты жизни. И человек бессознательно считает: если я не буду видеть радости, значит, я не буду видеть и горя. А какое существо не видит ни радости, ни горя? Только мертвое. Фрейд в некотором роде был прав, года говорил о стремлении к танатосу, замиранию, «засыпанию». Человек боится смерти, но подсознательно к ней стремится. Почему? Потому что мертвый человек ничего не чувствует, он ничего не видит, он ничего не слышит. Другими словами, это небытие. И наша греховная природа нас тянет в это небытие. Ницше по этому поводу сказал, что «…если долго смотреть в бездну, то бездна начинает смотреть на тебя». Все это из одной оперы. В этом-то и есть вся суть. Почему? Потому что жить больно, болезненно. Но в этом-то как раз и заключается суть. Есть такое выражение: «Если болит, значит растет». А человеческой природе свойственно стремиться к уходу от боли. И вот этот уход от боли – это и есть попытка не быть живым, не чувствовать. Это психологический взгляд. Обратимся к Евангельскому. В Евангелии Господь говорит: «Возлюби ближнего своего». Потому что любить человечество легко, оно безликое. Мировые события мирового масштаба – безликие. А ближнего любить очень сложно, потому что он – личность. Две личности, встречаясь, как два ёжика, начинают друг друга колоть. А мы не любим, когда нас колют, мы убегаем от боли. Поэтому и сказано: возлюби того, кто рядом возле тебя. Того, кого видишь. Того, до кого можешь дотянуться рукой. Мог ли Христос вылечить всех людей в мире в один миг? Конечно, мог! Мог ли господь вылечить всех инвалидов, убогих в Израиле? Конечно, мог! И придя к Овчей купели, – сколько там было больных, хромых, – почему же Он не вылечил всех оптом? Именно поэтому. Лечить нужно личность. Ведь одному Он брением помазал глаза, другому просто сказал: «Иди, вера твоя спасла тебя». Кого-то исцелил через посредников, как отрока сотника. Как радость приходит только через ближнего, как счастье приходит только через ближнего, так и боль приходит через ближнего.
Почему большинство людей стремится в семью? И такие слова как «влюбиться, я люблю, я счастлив» – для нас слова-синонимы? Почему человеку так важно, чтобы рядом был ближний? Почему человек так боится одиночества? В городе одиночество? Я вас умоляю! В городе, где миллионы людей странно испытывать одиночество. Почему же человек испытывает одиночество, когда кругом люди? Почему нужно опереться о кого-то, до кого-то дотронуться или, по крайней мере, чтоб человек был рядом? Почему женщины рожают детей с мыслью, «чтобы в старости было кому стакан воды принести»? Может ли все человечество стакан воды принести? Нет? А кто может? Только конкретный человек.
Это какая-то попытка гарантии того, что я рожу ребенка, и у меня будет условный стакан воды. Конечно, много расхожих шуток на эту тему из серии «а воды-то и не хочется». Но голос Божий в нас, если к нему прислушаться, говорит, что нам нужен ближний, близкий…
– Свой…
– Да. Слова эти как раз и говорят не обо всем человечестве. На Земле я не одинок. В городе я не одинок. В монастыре я не одинок, потому что есть братья. Один и одиночество – не одно и то же. Для себя я вывел такую формулу: «Я один, но я не одинок». Это о жизни с Богом. Я не чувствую одиночества. Ведь когда ты с Богом, ты априори не можешь быть одинок. А так как мы люди несовершенные, нам все равно нужен кто-то рядом, не только Бог, но и кто-то здесь, на Земле, свой человек.
– Но опять же вернемся «к нашим баранам». Человек даже готов отказаться от счастья, лишь бы только не испытывать боли! Ведь счастье и боль ходят рядом всегда. А как уйти от боли? Один из вариантов – заниматься вопросами вселенского масштаба и решать эти проблемы такой же вселенской глупостью, нашей человеческой, потому что дальше диванных экспертиз мы не идем. Но таким образом мы уходим и прячемся от нашей реальности. Но странным образом, прячась от реальности войны, мы ведь прячемся от реальности наших детей, реальности наших мужей, жен, родителей, друзей. Они для нас перестают существовать! Нет мы продолжаем с ними жить, готовим еду, мужа провожаем на работу, жена идет на работу, есть у нас какая-то карьерная лестница, но делает это все не живой человек. Потому что для этого человека в решении глобальных проблем растворяется самое главное. Там растворяются все те люди, кого он якобы любит. Не любит! Он их уже похоронил, даже если они телесно еще рядом с ним. Даже если проверяешь уроки, ты уже не рядом с этим ребенком. Ты уже его похоронил…
– Страшные слова!
– Но это правда. Поэтому Христос всем Евангелием возвращает нас к самим себе, к нашей реальности, «то, что вижу то лечу, то, что вижу, то и переживаю, то что вижу, о том и говорю». И ведь вся древняя философия, почему она такая актуальная? Почему сейчас философов нет? Вы заметили, что, философия исчезла из нашей жизни? В учебных заведениях есть история философии, но самой философии нет.
– Почему?
– Возьмем, например, самых крайних, таких религиозно-античеловечных психологов и философов, как Фрейд и Ницше. Они говорили из внутреннего Я, из внутреннего переживания, из внутренней боли.
Ницше всю жизнь мучился сильными головными болями. Он был очень слабый человек, здоровье у него было плохое, и головные боли его так мучили, что он не знал, куда от них деться. И через эту боль он написал величайшие произведения. Да, они антирелигиозные, антихристианские. Но значимость и влияние этих произведений на философию, на других людей сложно переоценить. Я почему так упираюсь в Ницше, потому что благодаря ему я и пришел к вере. То есть пришёл от противного. Если ты хочешь узнать, что значит жить без Христа, почитай Ницше. Посмотри на его жизнь, почитай его биографию, и ты увидишь, что значит жить без Христа. Нравится? Живи! Мне – нет! Потому что со Христом есть боль, но есть надежда. Есть боль, но есть счастье. Есть боль, но есть удовлетворение от успехов. А успехи, это когда хоть на секундочку, хоть на минуточку я становлюсь лучше, чем был вчера.
– Слышать другого – это тоже больно. Сегодня разговор — это «дележка» своим мнением, своими ситуациями без готовности услышать другого. Потребность излагать выше потребности слушать и всматриваться в подлинные смыслы, которые хочет донести собеседник. Это от монологического принципа постинга, действующего в соцсетях? Наше величество излагает свои мысли, если нам кто-то не нравится, то мы его баним. И дальше царит только наше мнение на нашей территории, на нашей странице. Или же это простой эгоизм и время-тренды-соцсети здесь не причем? В этом сущность человека? Как вы считаете?
– Во-первых, конечно, сущность человека. Сущность человека — это мое эго. Естественно, как бы мы не пытались вести диалог, прислушиваться к чужому мнению, у нас в голове сидит понятие: «Есть два мнения: мое и неправильное». Слышать мы можем по-разному, принимать или не принимать точку зрения другого человека. Ведь принимая точку зрения другого человека, мы теряем свою, если они противоположные. Мы готовы терять свою точку зрения? А кто сказал, что точка зрения другого человека более правильная? Где гарантия что чужая точка зрения лучше, чем моя? И получается, я должен терять свою точку зрения, только ради того, чтобы принять другую точку зрения? Это может быть только с любящими людьми. Когда я люблю человека, я готов растворить себя в другом человеке, в его идеях, в его стремлениях, в его желаниях. Любой диалог — это обмен мнениями. Поэтому иногда лучше молчать или, как говорят, порой лучше жевать, чем говорить. Один из важных моментов духовной жизни — это молчание. Когда я молчу, я слушаю других, я приучаюсь слушать других. Это важнее – слушать других, чем говорить самому. Но слушать других – это не означает, что я должен принимать точку зрения другого человека. Я просто выслушиваю его.
– А сочувствие?
— Вот как раз и сочувствие – это и есть выслушивание другого человека. Выслушивая, я учусь слышать и понимать другого человека.
– Как приучить себя всматриваться в собеседника? Закрыть вовремя свой рот…
– Это один из вариантов! Слышать и помнить, что у каждого правда своя. Истина –одна, а правда у каждого своя. А правда очень болезненна. Там, где есть правда, там уже нет любви. Об этом многие философы говорили, тот же Н.А. Бердяев.
Есть ли любовь в уголовном кодексе? Нет, там есть попытка справедливости. Справедливость и правда – это слова-синонимы. А церковный путь икономии- это такой путь, при котором есть закон в виде устава, но есть и исключения из устава. В каком случае мы делаем исключения? Только когда есть сочувствие. Ведь сочувствие и сопереживание – это она из ступенек любви. «Любовь не ищет своего, долготерпит…» -это гимн любви. Но если этот гимн любви перевернуть, получится юридический закон. Любовь долготерпит, а разве терпит закон? Он не терпит! Ведь не зря у «богини» Фемиды глаза завязаны. А где глаза, там и уши. Это означает беспристрастность. А беспристрастность не видит, кто перед ним стоит: женщина, мужчина, ребенок, инвалид. Перед законом все равны. И не важно, где ты рос, бомж ты или нет, у тебя родители алкоголики или нет, вообще все не важно. Если нарушил закон, должен понести наказание. Без рассмотрения всей жизни человека, его условий жизни, воспитания, переживаний, посттравматического расстройства и так далее. Украл – в тюрьму. Невозможно любить с закрытыми глазами и ушами. Там, где есть любовь, там нет закона. Поэтому и фарисеи не понимали Христа. Ведь Он говорил: «Я пришел не нарушить закон, но исполнить». «Но ведь мы видели, как Твои ученики ели неумытыми руками? Ведь это закон! Омовение! Как? Ты же сам себе противоречишь!» – восклицали они. А любовь выше закона. Христос видел, как Его ученики были голодны, и покрыл любовью это нарушение закона. Но при этом и совсем без закона нельзя. В этом парадокс христианства и человечества как такового.
– Человек зачастую и к Богу идет так же, как к другому человеку, – с «забитой флешкой», на которую уже не влезает никакая информация извне. С одной стороны, в Храм идем для преображения себя, с другой – совершенно не оставляем места для «инсталляции обновлений». Мы занимаемся поиском возможности «воцерковить» свои страсти, ищем пути, как не избавиться от них, а мирно сосуществовать с ними в церковной жизни. Не хотим менять привычный уклад жизни. Вот как с этим быть, как решиться на преображение?
– Преображение – это улучшение самого себя, воспитание, возрастание личности. Невозможно расти, потакая своим «хочу». Я смогу научиться силе воли, если не буду действовать наперекор своей лени? Нет. Я смогу похудеть, если буду есть все подряд? Нет. Ведь что означает «худеть» – это недоедать. То есть не жить в привычном режиме. А привычка вырабатывается годами. Каким образом? Когда делаем одно и то же дело постоянно, даже если не очень хочется.
Буду говорить о себе. Мне нравится служить, мне нравится мой монастырь, мне нравится давать Вам интервью. Другое дело – всегда ли мне это нравится. Нет, конечно. Иногда бывают такие моменты, когда я не хочу вставать на службу, идти служить. Я люблю службу, но сегодня я плохо спал или недоел, или ещё что-то. Но тут вступает в игру другой термин, который называется «надо». И слова «надо» и «хочу» не работают вместе, нужно сделать выбор.
– Правильно я понимаю, что слово «надо» рождено разумом?
– Да, конечно. И вот здесь мы подходим к одному из главных моментов духовной жизни. Что лежит во главе угла духовной жизни? Многие считают, что сердце, но это ошибочно. Если посмотреть внимательно по текстам святых отцов, то станет очевидно, что во главе духовной жизни лежит разум, личность, ближний. То есть ум. Все святые отцы говорят, что сердце должно быть подчинены уму.
– На практике наше чувственное, телесное берет верх над разумом. Что с этим делать? Ведь умом почти все понимают, что им полезно, а что разрушает, так почему же выбор часто делается в пользу нарушения целостности и вреда себе?
– Да, в этом и проявляется наша греховность. Господь поэтому и пришел, чтобы помочь вылечить нашу природу человеческую. А вылечить природу человеческую можно только усилием воли, то есть подчинением сердца разуму.
– Но ведь усилие воли само по себе не может исцелить человека, для этого Господь нам дал Святые Церковные Таинства?
– Да. Но нельзя путать Церковные Таинства с эмоциями и с чувствами.
– То есть соработничество должно быть с Господом. Сам по себе, сидя на диване, я хоть и хочу стать лучше, лучше не стану.
– Нет, конечно. Даже скажу больше, если вы будете сидеть на диване и вставать раз в неделю, чтобы сходить на службу и причаститься, вы тоже лучше не станете.
– А какой же рецепт, как Вы считаете, для мирян?
– То, что было написано святыми отцами для монахов. А-ске-тизм!
– Миряне скажут: «У нас другой ритм жизни, другие обязанности. Это же написано для монахов»…
– Нет. Аскетизм для всех. Он абсолютен. Только для каждого он свой.
Женщина, которая всю ночь не спит, укачивая ребенка, – это аскетизм или нет?
– Безусловно! Но не все это понимают.
– Да, это аскетизм. Но обусловленный чем? Здесь примешивается очень много человеческих, природных, животных инстинктов. Материнский инстинкт в том числе. Одно дело – не спать, когда укачиваешь своего ребенка. И совсем другое дело – всю ночь не спать, сидя у постели больного человека, чужого.
— Это выше или это просто другое?
–Это выше. Потому что инстинкт здесь не работает, он выключается, и в этом как раз проявляется весь человек. Это и есть аскетизм. Поэтому аскетизм не продиктован ни природным, ни корыстным интересом. Когда человек сидит у постели больного, потому что надеется на наследство или вознаграждение за помощь, то тут появляется корысть, а аскетизм пропадает. Важно понимать отличие инстинкта от любви. Каждой матери будет понятна разница между сидением у постели своего больного ребёнка и чужого. Свой ребёнок даже в капризах не раздражает так, как чужой. И вот тут явно видно отличие инстинкта от христианской любви. Во втором случае срабатывает аскетизм. Точно также он срабатывает в случае, если мы сидим у постели чужого больного человека без потаенной надежды на его наследство. То есть мы готовы на труд, готовы перебарывать сон не ради себя, своих выгод, а ради него. Инстинкт тянет нас в другую сторону- поспать, поесть, но мы заставляем себя перебороть эти инстинктивные порывы ради другого человека. Аскетизм означает победить мои инстинкты и не примешивать к своим действиям корысть. Если в случае с матерью больного ребёнка идёт борьба более сильного инстинкта (материнского) с инстинктами послабее (есть-спать), то в случае с уходом за чужим больным человеком это уже борьба аскетизма с инстинктивными порывами (поесть и поспать).
– Хорошо. Аскетизм с корыстью – не аскетизм, на основе природных инстинктов – с натяжкой аскетизм, а истинный лишен всех этих примесей. А как же быть тем людям, например, многодетным матерям, у которых есть постоянное служение семье? Могу сказать о себе, что иногда не хватает сил на собственные рутинные обязанности, не говоря уже о помощи посторонним людям. Как в этом случае не унывать и понимать, что ты делаешь то, что нужно? Или бросать все дома и помогать другим?
– Нет, конечно. А здесь как раз срабатывает формула «возлюбить ближнего», а ближний мой – это мои родные. Всегда человеку нужно делать выбор, а человек это не любит делать. Свобода у каждого человека есть, но она, к сожалению, имеет не только позитивную, но и негативную сторону. Я имею в виду человеческую негативную сторону, духовно-то она положительна. Свобода заставляет человека постоянно делать выбор. А делая выбор, мы часто ошибаемся. Нужно было идти к больному, а я остался в семье. Или наоборот, нужно было остаться в семье, а я побежал проведать всех больных.
– И как здесь не сойти с ума?
– Никак, только методом проб и ошибок и анализа духовной жизни.
– Это для многих очень актуально, время дня ведь ограничено. Нужно миллион дел сделать, и начинаешь, волнуясь просто до дрожи в руках, решать, что же делать сегодня, чтобы сделать то, что нужно, не упустить самое важное. То есть рецепта универсального нет, просто пробуешь и делаешь? А как узнать, что ты сделал правильный выбор?
– Никак. Это и есть духовная жизнь. Ведь духовная жизнь – это не правила дорожного движения: красный – стой, зеленый – иди. Наша жизнь – это творчество. Ты можешь написать десять картин, и не одна из них не станет шедевром, а можешь написать одну, и она будет шедевром. Сколько у нас режиссеров «одной картины»? Достаточно много! Мы гонимся за количеством, но количество может быть только в ремесленничестве.
– Но не всегда мы гонимся за количеством. Просто перед нами стоит очень много задач: семья, работа, близкие. И когда все это наваливается в один момент, ты просто понимаешь, что все не успеешь никак.
– Да. Все не успеешь никак, и здесь надо выбирать, здесь Вы проявляете свою свободу. Здесь Вы ошибаетесь, но ошибаясь, Вы творите свою жизнь, Вы творите саму себя.
– Как не пестовать чувство вины в таком случае?
–Никак! И опять возвращаемся к шедеврам. Что испытывает человек, который хотел написать шедевр, но не получилось? Разочарование, боль. Но часто эта боль и подстегивает его или к полному саморазрушению (человек начинает пить, гулять), или заставляет его еще больше сосредотачиваться и активнее действовать. Вот в духовной жизни боль и чувство вины нас побуждает действовать, активнее всматриваться, делать более осторожные шаги, анализировать, опять ошибаться, снова брать и делать.
– Да. Задачка со звездочкой.
– Ведь понимаете, это как раз главный момент нашей духовной жизни: мы привыкли жить по алгоритму. Не-во-змо-жно спастись по алгоритму! Все жития святых нам это показывают. Если бы можно было спастись по алгоритму, достаточно бы было только одной книги, одного жития и одного святого отца, который бы полностью изложил алгоритм духовной жизни. Но нет! Нет, потому что один святой начинает противоречить другому святому. Не в глобальном смысле, а своим образом жизни. Один – отшельник, а другой говорит, что нужно помогать ближним. А отшельник даже собственную мать не хочет увидеть. Как совместить несовместимое?
А это как раз и говорит о том, что пойми, кто ты, какого типа ты, какого духа ты. И выбрав, уже иди по пути того святого, который тебе близок. Не того, кем ты хочешь стать. Я, например, хочу стать Нилом Сорским, но я никогда им не буду. Мне симпатичен путь Нила Сорского, путь полного отшельничества, скитской жизни, может именно поэтому Господь меня засунул в сельский монастырь. Но в тоже время, я понимаю, что если этот путь мне близок, и я могу воспитывать братию в таком духе, то я же сам другого духа. То этот путь не совсем мой. Я попал изначально в Ионинский, и мы занимались абсолютно другими вещами – просвещением. И поэтому я понимаю, что мой путь не то, что Златоуста, но путь подобных ему людей. Только они писали, а я говорю. Это не свидетельствует о том, что я себя сравниваю с ними, а о том, что этот путь близок моему внутреннему расположению.
– По дарам, которыми Вы обладаете?
– Да.
– Можно сказать, что реализация этих даров – это не обязательно путь тщеславия, скорее, это путь утешения? Ведь Вы словом утешаете очень многих.
– Да. Но только иногда мне не очень этот путь нравится. Мне иногда хочется другого пути. В этом-то и есть принцип воспитания себя в духовной жизни. Надо двигаться в том направлении. А вот тут уже Господь помогает. Господь-то мой характер, темперамент знал изначально. «Иоасаф, твое дело – не в сельский монастырь идти послушником, твоя задача – идти в Ионинский, раз берут. Иди, не рыпайся!» Слушаться нужно промысла Божьего. Господь все управит.