Настоящий Карлсон
Если знакомство с Карлсоном происходит через книгу, читатель обнаружит, что не такой уж это милый персонаж детской книжки, а достаточно сложный и неоднозначный герой, для общения с которым нужно иметь либо иммунитет, либо жажду саморазрушения. Сами шведы забавным Карлсона едва ли считают. Для них это скорее образ человека разрушающего, манипулирующего, доминирующего. Вдумчивому читателю знакомство с Карлсоном дает возможность усвоить урок — отношения не могут основываться только на шалостях, а строить их с тем, кто патологически не способен нести ответственность — опасно.
Итак, Астрид Линдгрен готовит детей всего мира к возможной встрече с этим «летающим демоном», как окрестил его литературный критик Дмитрий Быков. У детей есть возможность получить прививку для встречи с таким человеком и развить иммунитет от собственной безответственности. Но при условии, что на помощь придет адекватно мыслящий взрослый, который умеет отличать черное от белого, шалость от подлости, манипуляцию от игры.
Дребезжащий человек
«У каждого человека в его душе звучит тихий-тихий, исключительно чистый звук — его нота, это звук его единственности, его глубинной сути». Светлана Прокофьева
Если бы суть человека можно было выразить звуком! Человек-свист, человек-шепот, человек-набат, человек-звон… А есть человек, который дребезжит. Звук его жизни — это какофония, звук без начала и конца, звук без сути. Он словно расколот на сотни частей, каждая из которых стремится не к целостности, а наоборот — прочь. Безусловно, расколоты мы все. Будь мы абсолютно целостны, то были бы святы. Выбор за нами — стремиться к целостности и подлинности или идти на поводу у своих расколотых частей, разрываясь, вплоть до патологии и полного отказа от себя. В течение жизни каждый носит различные маски, громоздит фасады. Поскольку человек существо социальное, то в различных ситуациях прибегает к помощи масок и ролей, при этом понимая, что это — маска, которая в определенных ситуациях прикрывает суть.
У расколотого человека за маской нет ничего, он перестал отличать маску от лица и понимать, кто он есть. Он распался на части, но при этом ни в одной из этих частей его нет. Он не знает, что ему нужно, а потому состоит из сиюминутных импульсов, желаний: единой правды в нем нет и искать ее бесполезно. Оказавшись рядом с ним, не стоит ожидать от него последовательности и правды.
«Его всемогущество основывается на бессилии. Его свобода реализуется в вакууме. Его активность лишена жизни. Я становится выжатым и безжизненным» (здесь и далее курсивом цитаты из книги «Расколотое Я» Р. Лейнга). Именно это определение расколотого человека в книге психиатра Рональда Лейнга стало характеристикой Карлсона и «карлсонов», которых довелось мне знать. И если мультяшный герой выглядит полным сил, то в реальной жизни от таких людей с пропеллерами много суеты и хаоса, а настоящей, полной жизни рядом с ними нет. Чтобы заполнить свою пустоту они вынуждены постоянно создавать видимость жизни, наполняя ее какими-то действиями, встречами, словами, шутками, чем угодно, лишь бы не остаться наедине с собой, ведь тогда всплывет ужасная правда — там никого нет. Рядом с «карлсоном» вы всегда будете в круговороте чего-то, но со временем станете ощущать, что во всем этом теряете себя.
Расколотое Я
Рональд Лейнг, талантливый психиатр прошлого века, внес огромный вклад в понимание нормы и патологии в области душевных расстройств. Он предложил миру, в те самые времена, когда психиатрия была безжалостной, смотреть на «ненормальных» людей, как на людей со своим способом бытия. В его практике происходило удивительное: больной шизофренией после сорока минут бессвязной речи, становился рядом с Лейнгом вменяемым собеседником. Стенограммы бесед потрясли медицинское сообщество. Оказывается, если принимать мир другого как особенный, а не больной, человек становится понятнее и уже не болезнь говорит за него, а он сам, с иным видением реальности. Безусловно, это не решает всех вопросов и не снимает диагнозов, но это расширяет понимание нормы и патологии.
Книгу «Расколотое Я» он посвятил исследованию людей, Я которых разорвано на кусочки, вплоть до исчезновения личности. Основным ужасом для человека, Я которого расколото, является встреча с собой. Для такой встречи нужно мужество пережить отчаяние и тревогу, которые неизбежны. И он придумывает различные стратегии избегания, чтобы с самим собой встреча не состоялась. «Индивидуум чувствует, что он, подобно вакууму, пуст. Однако пустота и является им. Хотя по-своему он мечтает о заполнении этой пустоты, он в то же время и боится осуществления этой возможности, поскольку приходит к ощущению, что все, чем он может быть, — это страшное небытие этого самого вакуума. В связи с этим любой «контакт» с реальностью воспринимается как страшная угроза…».
Читая повесть о Карлсоне, мы находим описания его шалостей и непредсказуемых действий, но ничего не знаем о его реальном самочувствии, настроении, мыслях, переживаниях. Нам показаны только его гримасы, ухищрения, «курощения и низведения». Карлсон мифичен настолько, что в него никто не верит: до сих пор его именем называют синдром вымышленного друга, хотя по книге мы знаем, что он существовал. «Вся жизнь его разорвана желанием открыться и желанием скрыть себя… Он обучен плакать, когда ему смешно, и смеяться, когда ему грустно. Он хмурился, выражая одобрение, и аплодировал при недовольстве… Если эти действия не являются его реальным Я, он нереален; полностью символичен и многозначен; исключительно виртуальная, потенциальная, воображаемая личность, «мифический» человек, ничего «реального».
Ольга жаловалась, что ее молодой человек при всей кажущейся открытости, непонятен и закрыт. На вопрос, что он чувствует, отвечает только то, что она хочет слышать. От этого создается ощущение обмана, и она пытается выяснять дальше, натыкаясь на стену. Если же она не интересуется им, он обвиняет ее в черствости. Когда он по-настоящему расстроен, то сразу надевает маску: «пустяки, дело житейское», обесценивая и свое переживание, и повод для него. «Он, как заведенный будет утешать, если я плачу, смеяться, если смеюсь, злиться вместе со мной, если я злюсь на кого-то. Будет смеяться, если его рассмешили, расстраиваться, если нужно это показать. При этом он будто неуловим, я никогда не знаю, что на самом деле у него на душе. Стоит сказать ему об этом, в ответ упреки — «Чего тебе не хватает? Я же все делаю, как ты хочешь». Жить с ним — это быть в постоянной пустоте, будто я не с человеком, а с иллюзией. Вокруг него всегда шумные компании, веселье. Со стороны моя жизнь выглядит благополучной, но я одинока рядом с ним как никогда и ни с кем в своей жизни».
Верь мне и сойди с ума
Рональд Лейнг описывает, как на одной из психологических групп состоялся спор между двумя пациентами. Один из участников неожиданно остановил свои аргументы со словами: «Я не могу продолжать. Вы спорите со мной для того, чтобы иметь удовольствие праздновать надо мной победу. В лучшем случае вы выиграете в споре. В худшем потерпите поражение. Я же спорю для того, чтобы сохранить свое существование». Часто одни тратят силы, чтобы что-то доказать человеку, а доводы второго будто меняют каждый раз суть и форму, и первые остаются в дураках, сходя с ума от бессилия вывести на чистую воду.
Моя знакомая рассказала историю своего детства. Ее мать была запойной алкоголичкой. Девочка очень тяжело переживала ее запои. В ход пускались всевозможные способы: уговоры, слезы, угрозы, обещания, но все напрасно, когда речь идет о зависимости и нежелании зависимого остановиться. Ребенку этого не понять, поэтому она отчаянно стучала в закрытую дверь. В какой-то момент мать, чтобы не видеть больше слез дочери, обещала с «сегодняшнего дня» завязать. Шла в магазин за хлебом, девочка у порога проверяла сумку — спиртного там не было, но уже через четверть часа она видела, что мать пьяна. Снова слезы и отчаяние, на что мать, покачиваясь, говорила: «С ума сошла, я не пьяная, сама же видела, что в сумке хлеб и никакого алкоголя». Что происходит с психикой девочки? Ребенок хочет верить маме и своим глазам — сумке из магазина. Но этими же глазами она видит пьяную мать. Доказательств нет, а мать прямо так и говорит: «С ума сошла?». Ей остается ощущать себя глупой, сумасшедшей, слепой, не верить себе и своим глазам — ведь доказать ничего невозможно, и мама, наверное, «права». Так своя собственная правда и ощущение реальности сменяются выводом: «Со мной не все в порядке».
У этой взрослой девочки ситуация не изменилась, а обострилась, только теперь в личных отношениях. Ее молодой человек продолжает «мамину» игру: не в силах быть честным, он выдумывает для нее такие схемы, что она остается в дураках и без доказательств. Ее здоровье и силы уходят на постоянные попытки вывести его на чистую воду, и нужно ей это только для того, чтобы понять, что она не сошла с ума. Он говорит: «Верь мне и сойди с ума». Позже она поняла, что для него мутная вода — это среда обитания, он не может быть честным даже с собой. К сожалению, докапываясь до правды, она изрядно истощилась душевно, прежде чем попала к психотерапевту.
Условно механизм «сведения с ума» выглядит так: человек берет кусок мяса и, откусывая, говорит: «Какой вкусный торт, хочешь?». Кусая, вы понимаете, что это мясо, но он говорит: «Где твой ум? Не видишь, это торт?». Как правило, с детства усвоен урок «со мной что-то не так, верить себе нельзя», и вы едите мясо, заставляя себя думать, что это торт, а вы попросту ненормальны, потому что не чувствуете его вкус. Люди, не верящие себе, не имеющие опоры в себе — лучшие находки для карлсонов. Вот уж где последним можно упражняться в своих самообманах и лжи.
« – Я прилечу за тобой приблизительно часа в три, или в четыре, или в пять, но ни в коем случае не раньше шести», — сказал ему Карлсон.
Малыш так толком и не понял, когда же, собственно, Карлсон намеревается прилететь, и переспросил его.
– Уж никак не позже семи: но едва ли раньше восьми… Ожидай меня примерно к девяти, после того как пробьют часы».
Малыш ждал чуть ли не целую вечность, и, в конце концов, ему начало казаться, что Карлсона и в самом деле не существует. И когда Малыш уже был готов поверить, что Карлсон — всего лишь выдумка, послышалось знакомое жужжание, и в комнату влетел Карлсон, веселый и бодрый.
– Я тебя совсем заждался, – сказал Малыш. – В котором часу ты обещал прийти?
– Я сказал приблизительно, – ответил Карлсон. – Так оно и вышло: я пришел приблизительно».
А вот еще:
«Когда у человека жар, ему надо много пить, – сказал Карлсон…
– У тебя жар? – спросил Малыш
– Еще бы! Потрогай, – и он положил руку Малыша на свой лоб.
Но Малышу его лоб не показался горячим.
– Какая у тебя температура? – спросил он.
– Тридцать–сорок градусов, не меньше!
Малыш недавно болел корью и хорошо знал, что значит высокая температура. Он с сомнением покачал головой.
– Нет, по-моему, ты не болен.
– Ух, какой ты гадкий! – закричал Карлсон и топнул ногой. – Что, я уж и захворать не могу, как все люди?».
Далее происходит «лечение» Карлсона и Малыш вновь остается в дураках. По логике Карлсона все честно, но отчего же это никак не связано с правдой? Карлсон спорит с Малышом на шоколадку, что лекарство «приторный порошок», которое он сам себе назначил, избавит его от температуры. Малыш сомневается.
«Спустя полминуты Карлсон сказал:
– Ты был прав, это лекарство не помогает от жара. Дай-ка мне теперь шоколадку.
– Тебе? – удивился Малыш. – Ведь я выиграл пари!
– Ну да, пари выиграл ты, значит, мне надо получить шоколадку в утешение. Нет справедливости на этом свете! А ты всего-навсего гадкий мальчишка, ты хочешь съесть шоколад только потому, что у меня не упала температура.
Малыш с неохотой протянул шоколадку Карлсону, который мигом откусил половину и, не переставая жевать, сказал:
– Нечего сидеть с кислой миной. В другой раз, когда я выиграю спор, шоколадку получишь ты».
Теперь Малыш уже «знает», что «приторный порошок» не помогает и, надеясь выиграть, спорит снова. Но реальность Карлсона меняется вновь.
«Малыш смешал двойную дозу порошка и всыпал его в широко раскрытый рот Карлсона…
Полминуты спустя Карлсон с сияющим видом вскочил с дивана.
– Свершилось чудо! – крикнул он. – У меня упала температура! Ты опять выиграл. Давай сюда шоколад.
Малыш вздохнул и отдал Карлсону последнюю плиточку. Карлсон недовольно взглянул на него:
– Упрямцы вроде тебя вообще не должны держать пари. Спорить могут только такие, как я.
Проиграл ли, выиграл ли Карлсон, он всегда сияет, как начищенный пятак».
Кому-то это возможно кажется забавным, но для человека, имевшего опыт подобного общения, забавного здесь нет: Малыш, вынужденный постоянно «тестировать» реальность, и Карлсон, который меняет ее на свое усмотрение.
«Он никогда до конца не говорил, что он имеет в виду, и никогда до конца не имел в виду, того, что говорил. Чем более он удерживал свое истинное Я в укрытии, сокрытым и невидимым, чем более он представлял другим свой ложный фасад, тем более навязчивой становилась эта ложная презентация себя».«Расколотое Я» и «Повесть о Малыше и Карлсоне» читать одновременно оказалось вдвойне интересно…
Без последствий
Человек, избегающий чувства вины, избегает причастности к собственной жизни. «Она пыталась действовать таким образом, чтобы ее действия не имели никаких реальных последствий… Она пыталась сократить себя почти до полного уничтожения, не делая ничего особенного, стараясь никогда не быть в каком-либо определенном месте в определенное время с конкретным человеком, не занимаясь ничем определенным. Как и все мы, она все же находилась в конкретном месте в конкретное время, но старалась избежать последствий этого, всегда от всего абстрагируясь и в мыслях пребывая одновременно «где-то еще». Она вела себя так, как будто было возможным «не участвовать» в своих действиях», — описывает Лейнг развитие болезни своей пациентки.
Карлсон не отстает: «Всегда надо все бросать, если тебя посетило вдохновение, понимаешь, а меня оно сейчас посетило. «Ла, ла, ла», — поет что-то во мне, и я знаю, что это вдохновение.
Малыш не знал, что это за штука такая — вдохновение. Карлсон объяснил ему, что вдохновение охватывает всех художников, и тогда им хочется только рисовать, рисовать и рисовать, вместо того чтобы шить одежды для приведения.
И Малышу ничего не оставалось, как сесть на верстак, согнув спину и поджав ноги, словно заправский портной, и шить, в то время как Карлсон, забившись в угол, рисовал свою картину».
Эта сцена обнажает суть: Карлсон не может делать, то к чему нужно прилагать усилия, он не скажет прямо, что ему нужна помощь, что он не умеет, что ошибся. Он не признает своего недостатка, промаха, вины! Таким образом, он будет во всем, но одновременно с этим его ни в чем не будет. Чтобы создать что-либо настоящее нужно здоровое напряжение, которое помогает пережить собственное несовершенство, ограниченность и ответственность. Именно это отличает настоящих творческих людей, людей которые творят, а не вытворяют.
Самое самое
Карлсон без устали называет себя самым лучшим и обладателем самого лучшего. Стоит Малышу что-то сказать и у Карлсона появляется лучше: стоит показать паровую машину, как вдруг у него оказывается сто тысяч таких. У него есть все то, что есть у Малыша, но в сто раз больше и лучше. Можно было подумать, что он просто хвастун, но нет. Он может «хвастаться» только тогда, когда видит то, что есть у других, а у него нет.
« – Знаешь, Карлсон, – сказал Малыш, – послезавтра я уезжаю к бабушке на все лето.
Карлсон сперва помрачнел, а потом важно произнес:
– Я тоже еду к бабушке, и моя бабушка гораздо больше похожа на бабушку, чем твоя…».
А вот диалог после возвращения:
« – Ты весело провел время у бабушки? – спросил он.
– Так весело, что и сказать не могу. Поэтому об этом я говорить не буду, – ответил Карлсон и жадно откусил еще кусок колбасы.
– Мне тоже было весело, – сказал Малыш. – И он начал рассказывать Карлсону, как он проводил время у бабушки. – Моя бабушка, она очень, очень хорошая, – сказал Малыш. – Ты себе и представить не можешь, как она мне обрадовалась. Она обнимала меня крепко-крепко.
– Почему? – спросил Карлсон.
– Да потому, что она меня любит. Как ты не понимаешь? – удивился Малыш.
Карлсон перестал жевать:
– Уж не думаешь ли ты, что моя бабушка любит меня меньше? Уж не думаешь ли ты, что она не кинулась на меня и не стала так крепко-прекрепко меня обнимать, что я весь посинел? Вот как меня любит моя бабушка…».
Дальше длится состязание на лучшую бабушку, но Малыш, конечно, проигрывает, ведь он выкладывает Карлсону все как на духу, а тот, как кривое зеркало, искажает и преувеличивает. «Таким образом, хотя Я — очень одиноко и отчаянно завидует доброте (жизни, реальности), которая, по его представлениям, покоится в других, оно скорее должно разрушить все это, чем принять» — пишет об этом Лейнг.
Дима и Влад коллеги, между ними завязалась дружба. Длилась она до тех пор, пока Дима не стал замечать, что любая озвученная им идея тут же реализуется более успешным в материальном плане Владом. «Будто у него нет своих желаний, и он ворует мои, каждый раз выдавая за свои. Стоило мне озвучить любое желание, в ближайшее время у него это появлялось. Когда я ему говорил, что это я такое хотел, он злился: «Думаешь, ты один, кто может это хотеть?». Ответить мне было нечего. Так воровались мои идеи по работе, анекдоты, прочитанные мною, а не им книги, марка одежды, даже автомобиля. В какой-то момент мне стало тревожно находиться рядом, и я взял дистанцию. Сейчас вижу, как он проделывает все это с нашей новой коллегой».
Я великий, ты никто
Карлсон постоянно обесценивает Малыша, тем самым повышая свою значимость. Карлсону, чтобы выжить в отношениях, нужно поддерживать свой идеальный образ, потому что он не верит, что его могут любить просто за то, что он есть. Когда-то им усвоены два приема, помогающие ощутить себя любимым и значимым: обесценивание других и внушение мысли «я самый-самый».
С этого начинается знакомство Малыша и Карлсона.
«- Привет! Можно мне здесь на минуточку приземлиться?
– Да, да, пожалуйста, – поспешно ответил Малыш и добавил: – А что, трудно вот так летать?
– Мне — ни капельки, – важно произнес Карлсон, – потому что я лучший в мире летун! Но я не советовал бы увальню, похожему на мешок с сеном, подражать мне.
Малыш подумал, что на «мешок с сеном» обижаться не стоит, но решил никогда не пробовать летать».
А вот уже после долгих месяцев общения:
«Малыш задумчиво поглядел на Карлсона:
– Я ведь тоже твой друг, да? Но я не помню, чтобы ты говорил мне что-нибудь в этом роде.
Карлсон рассмеялся:
– Как ты можешь сравнивать? Да кто ты есть?.. Ты всего-навсего глупый мальчишка, и все…
Малыш молчал. Он знал, что Карлсон прав».
Карлсон«идеальный» и «самый лучший» в мире во всех сферах. И Малыш это знает. Любовь такого идеального во всем человека, это, конечно, «дар». Именно это и заставляет «малышей» оставаться в длительных отношениях с «карлсонами», подпитывая свою неполноценность. Карлсон патологически не может быть виноватым и «плохим». Идеализированный образ способствует вытеснению вины в подсознание, чтобы стереть из памяти любые недостатки, ошибки, огрехи, поскольку они несовместимы с выстроенным образом себя идеального. Поэтому бесполезно ждать от него признания своего несовершенства и вины, они ему недоступны. Но ведь так хочется верить в существование такого идеального Карлсона, что принять его душевную инвалидность становится трудной задачей.
Кто такой Карлсон
«Несмотря на его страстное желание того, чтобы полюбили его «истинное Я» он ужасно боится любви. Любая форма понимания угрожает всей его защитной системе… Если Я не познано, оно находится в безопасности. Оно защищено от проникновения чужих замечаний; оно защищено от удушения и поглощения любовью ровно настолько, насколько защищено от разрушения ненавистью». (Р. Лейнг).
Кто такой Карлсон? О нем мы знаем немного, он ускользает от нас, оставаясь неопознанным.
«- Сколько мне лет? – переспросил Карлсон. – Я мужчина в самом расцвете сил, больше я тебе ничего не могу сказать…
– А в каком возрасте бывает расцвет сил?
– В любом! – ответил Карлсон с довольной улыбкой. – В любом, во всяком случае, когда речь идет обо мне. Я красивый, умный и в меру упитанный мужчина в самом расцвете сил!».
На этом знакомство заканчивается.
Нам немало известно о Малыше и его семье, о Фрекен Бок и дяде Юлиусе, мы даже кое-что знаем о друзьях Малыша. Но о главном герое Карлсоне мы не знаем почти ничего. Мы видим набор непредсказуемых действий, это и впрямь создает ощущение, что Карлсон выдуманный друг, мифический персонаж.
Мы знаем о несуществующей бабушке и кое-что о его родителях: «Моя мамочка мумия, а отец — гном». Представив союз мумии и гнома, тут же вспоминаю отрывок, где доктор Лейнг пишет о пациенте, который боялся быть узнанным и причастным к чему-либо. «Его родители были не очень счастливыми людьми, но крепко держались друг за друга. До того, как он родился, они были женаты десять лет. Они были неразлучны. Младенец, их единственный ребенок, ничего не изменил в их жизни. Он спал в одной комнате со своими родителями от рождения и до самого окончания школы. Его родители никогда явно не выражали своего недоброжелательного отношения, и, по всей вероятности, они все время находились с ним рядом, однако они просто обращались с ним так, как если бы его не существовало. Его мать никогда не проявляла к нему своих чувств, поскольку в свое время не получила их сама. Он был выкормлен из бутылочки и хорошо набирал вес, однако его никогда не ласкали и не играли с ним. Его мать едва ли вообще замечала его. Отец по-своему любил мальчика, но что-то как будто мешало ему показать свою любовь. Он скорее был грубым, придирался к ошибкам, иногда без особой причины бил мальчика и унижал…Его собственное ощущение относительно своего рождения сводилось к тому, что ни отец, ни мать не хотели его появления на свет и что фактически так и не простили того, что он родился. Он чувствовал, что вошел в жизнь подобно вору или преступнику… С самых ранних дней жизни его преследовало ощущение того, что он является никем, и сейчас он мрачно старался создать условия, которые бы подтвердили это ощущение. Хотя в то же самое время он чувствовал, что является кем-то неслучайным, посланным Богом на землю со специальной миссией и целью».
Лейнг делится записями дневника пациентки больной шизофренией. Написанное не выглядит бредом сумасшедшего, а заслуживает пристального внимания: «У каждого должна быть возможность заглянуть назад в свои воспоминания и убедиться в том, что мать когда-то любила его, любила все в нем, даже то, чем он писал и какал. Он должен быть уверен, что мать любила его именно за то, что он был собой, а не за то, что он мог бы сделать. В противном случае человек чувствует, что у него нет права на существование. Он чувствует, что ему никогда не следовало бы рождаться… Вас можно уничтожить лишь тогда, когда вы уже разъединены на части. Если мое Я как ребенка, никто никогда не любил, я буду разорван на куски. Если вы любили меня, когда я был ребенком, вы сделали меня целостным».
Но что делать, если ребенок не получил этого и на его спине вырос пропеллер, который не дает ему приземлиться, стать реальным? Что делать, если человек разорван на куски и каждая из этих частей тянет его в разные стороны?
Спасти Карлсона
Можно ли помочь Карлсону? Вопрос, который приходится слышать от «малышей», запавших на «карлсонов». Вероятно, можно, в случае, если Карлсон ощутил потребность в помощи, но, увы, это сродни чуду. Прикрываясь своим всемогуществом, он не признается и самому себе, что нуждается в помощи. В повести Линдгрен выход видится в том, что Карлсон стал более реальным. О нем написали в газетах, он даже дал интервью. Это может быть шаг на пути к выздоровлению, если не станет очередной ловушкой и Карлсон не выйдет на новый уровень самообмана: теперь тщеславие — его любимая игра :он известен, узнаваем и по-прежнему неуловим, ничему не принадлежит, ни в чем не прорастает. Несмотря на то, что он может казаться более благополучным и даже реальным, по сути, он стал еще более далек от самого себя.
Рецепта общего для всех нет: путь к целостности у каждого свой, уникальный и посильный. Чувство бессмысленности происходящего, навязчивое ощущение напрасности жизни — обязательный спутник потери себя. Начало же бытия самим собой — это открытое переживание пугающей беспомощности и пустоты. Отважиться на это, значит совершить прыжок веры. Не сделав который, человек будет каждый раз уходить от самого себя в поисках суррогатных утешений.
Обнаружив в себе «карлсона» важно принять раскол и начать упорную работу над самообманами и идеальным образом себя. Захотеть увидеть, узнать себя настоящего, а не себя «идеального», выдуманного. Работа эта предстоит каждому из нас, вопрос лишь в том, что не каждый готов встретиться с собой настоящим, поскольку встреча эта несет ужас и бесконечную тревогу. Преображение человека возможно лишь после ощущения дна под ногами, но Карлсону, увы, добраться до дна практически невозможно: пропеллер каждый раз будет держать его на плаву, отбирая последние силы и погружая все глубже в пропасть небытия самим собой. «Оно (его Я) никогда не сможет насытиться никаким количеством питья, еды, поеданием, жеванием, глотанием. Оно не способно ничего вместить в себе. Оно остается бездонной впадиной; зияющей пастью, которую невозможно заполнить. В мире влаги оно не может утолить свою жажду». Лейнг утверждает, что принятие расколотого человека может запустить процесс воссоединения его расколотых частей. Это может дать психотерапевт или близкий человек. Но для этого Малыш должен быть достаточно целостен сам, независим от Карлсона и его обесцениваний; между ними должна быть здоровая дистанция, а не болезненная привязанность, в которой Малыш будет шаг за шагом терять себя, а Карлсон обрастать новыми иллюзиями и самообманами. Остается верить в то, что каждый из нас имеет потенциал быть здоровым и подлинным, быть собой.