Первый раз я вышла замуж, когда мне было шесть лет. Ему было тоже шесть, и звали его Кузя. Точнее, звали его Алеша, но так его называла разве что бабушка, мы же – только Кузей. У нас с Кузей была настоящая, нешуточная свадьба.
Дело было так.
Каждый год меня отвозили на «оздоровительный отдых» в дачный поселок на берегу Волги, где я проводила три летних месяца. Жила я там с бабушкой, дедом, который приезжал туда в свои выходные, собакой Вестой и тремя десятками кур. Было еще несколько котов, но они делали вид, что нам не принадлежат, и приходили только в обед и в дождливые дни.
Наша соседка пятнадцати лет, Ирина, и ее родители приезжали, как большинство дачников, в выходные дни да один раз на неделе, в день полива. Однажды они привезли свою родственницу из Москвы, девушку лет шестнадцати. Имени ее я не помню, кажется, звали ее Оксаной. Та была очень красивой и так шикарно одета: на ней были солнечные очки, красивая прическа и много всяких браслетов, бус, колечек, словом, всего того, что может заворожить любую девочку шести лет. Ее можно было просто разглядывать часами.
Видимо, она скучала на даче, развлечений там никаких для московской молодежи предусмотрено не было. От работы на огороде и в доме ее отчего-то оградили, и она прохаживалась к берегу реки и обратно в своем сарафане до пят и соломенной шляпе. Возможно, в одну из таких вот прогулок у нее и возникла эта идея. Нас с Кузей решили поженить. Выбрали нас на роль жениха и невесты не случайно. Кузя, как и я, от первого до последнего дня лета безвыездно жил на даче с бабушкой и дедом – пенсионерами. Другие дети приезжали на месяц-два, или на выходные дни, или еще по каким-то своим графикам, мы же с Кузей всегда были друг другу верными товарищами. Наша дружба вряд ли была такой уж идеальной. Скорее, мы знали наверняка, из года в год, что снова никуда друг от друга нам не деться. Когда приезжали другие наши друзья, мы с радостью расставались: я была счастлива в кругу девочек, а он переходил в оппозиционный лагерь мальчишек. Периодически между нами бывали войны и перемирия, короче говоря, все то, что обычно бывает у детей, предоставленных свободе от школы и родительских глаз.
Устроители свадьбы решили все сделать с размахом. Пошли к Кузиной бабушке договариваться о костюме жениха: негоже ему быть в день свадьбы в шортах, измазанных вишней и смородиной. К моему наряду также подошли со всей ответственностью. Сняли с меня мерки и в течение нескольких дней что-то шили, примеряли, подрезали.
Одновременно с этим работу дали всем остальным ребятам. Кажется, вся улица тогда участвовала в приготовлениях. Даже взрослые как-то невольно включились, что-то советовали, приносили. Толком они не знали, что это будет именно свадьба, думали, что дети со старшими девочками решили приготовить какой-то общий праздник на нашей улице с вкусным названием Грушевая. В приготовлениях прошла почти неделя.
Настал день свадьбы. Не буду придумывать, что перед этим днем у меня была бессонная ночь, волнение, слезы радости. Мне было скорее безразлично, но немного интересно, хотелось надеть платье и поесть вкусностей. Поскольку куры хотят есть независимо от наших жизненных перипетий, то «невеста», то есть я, утро привычно провела в курятнике, затем ползала по грядкам, вырывая сорняки, днем (по расписанию дня) лежала в кровати и читала вслух бабушке скучную книгу, мыла посуду после обеда и занималась прочими текущими делами размеренной дачной жизни. Перед самой свадьбой с мешком наперевес полезла в овраг нарвать травы для курей – им-то какое дело до свадеб и других человеческих событий.
Торжество было назначено на шесть часов вечера. Ира с сестрой пришли ко мне с платьем, наряжали меня, делали прическу. Затем на голове появились фата и венок из полевых цветов, какой-то несуразный чепчик, который мне категорически не нравился. Пока из меня делали настоящую невесту, в нашем дворе появились имитированные столы, все со скатерками и с самыми настоящими кушаньями: фрукты, печенье, конфеты, компот и цветы в вазочке.
В дверь постучали.
– Это жених, – сказали мои свахи, хихикая и переглядываясь.
На пороге появился Кузя. Таким я его не видела никогда: в новеньком костюме – рубашка и шорты, причесанный и необычно вымытый, в белых носочках и сандалиях. Судя по выражению Кузиного лица, он тоже меня едва узнал. До сих пор бережно храню фотографии, на которых я в белом платье, поверх него (зачем-то) мне повязали белый фартучек с яблоком и грушей в виде аппликации (видимо, задумка дизайнера или обещание мужу хорошей жены-хозяйки). Те же белые носочки, босоножки, фата и венок. Откуда-то появились кольца. Их сделали из стеблей какой-то тугой травы, и на вид они выглядели как самые настоящие, разве только не блестели металлом.
Помню, что вокруг нашего дома появились взрослые. Видимо, из такта они не входили во двор, а так и стояли у забора и глядели на нас. Даже бабушка Нина и дед оказались почему-то по ту сторону калитки. Взрослые переговаривались, шутили, подначивали. Мы ели, пили, нам говорили тосты, желали счастья и здоровья. Обменявшись кольцами, поставили свои подписи на листке картона, сложенном вдвое.
– Объявляем вас мужем и женой, – сказала сваха. – Гости, а теперь отправляемся в свадебное путешествие вместе с женихом и невестой!
Оказывается, было предусмотрено путешествие к реке и совместное фото на мостике для рыбаков.
Имелся у нас такой мостик, что выходил из зарослей камыша, и были там необходимые рыбакам для ловли тишина и хороший клев. Глубина возле него – около трех метров. Мостик был живописный, но мы туда поодиночке ходить боялись: в камышах водились гадюки. Кроме того, мостик был недостаточно устойчив, некоторые бревна в нем сломались, и каждый шаг нужно было делать аккуратно, проверяя надежность опоры.
Свадьба закончилась внезапно, неожиданно, слезами.
Собственно, как и что произошло, я толком не знаю. Помню только, что тогда я точно испытала это киношное «вся жизнь перед глазами». А следующее, что я помню – это какие-то крики, чьи-то слезы и как меня бьют по щекам. Чуть позже я почувствовала, как жесткая дедова рука проехалась по моему заду. Потом еще и еще. Не на шутку дед испугался! Как потом я узнала, пока у меня «проходила вся жизнь перед глазами», кто-то из детворы успел созвать старших, и вытащил из реки меня дед, сомневаясь, что, проведя столько времени под водой, я могу остаться живой.
Дед нес меня, перевесив через плечо и периодически шлепая по мягкому месту. Невеста, то есть я, висела в своем мокром платье, без венка и в одной сандалии.
– Никаких больше свадеб! Никогда! – сказал дед. – Только через мой труп! Ишь, чего придумали! Невеста нашлась, – дед был зол, таким я его не знала, – чтобы я твоего Кузю не видел больше никогда!
Утром ко мне пришел Кузя и принес сладкие, теплые еще пирожки с вишнями, заботливо приготовленные его бабушкой. Но дед его прогнал и сказал, что «невесты ему не видать как своих ушей». Я видела в окно, как Кузя не ушел сразу, а постоял, спрятавшись за кустом сирени, что рос возле окна.
– Анька, – позвал он тихо.
Я не ответила и ушла в другую комнату, ясное дело: тайные свидания до добра не доведут. Меня душили слезы и очень хотелось на улицу, бегать по тропинкам, вынимать друг у друга из ног занозы, искать по соседским дворам переспевшую малину и жить той жизнью, что всегда.
В воскресенье вечером дед уехал, а через несколько дней закончился мой домашний арест. Мы с Кузей снова были лучшими друзьями и совершенно не вспоминали нашу свадьбу. Фотографии, которые нам привезли спустя месяц, каждый убрал подальше, и я с радостью называла его привычно Кузя, а он меня Анька. Никаких тебе Алексей и Анна. Он по-прежнему ходил в испачканных ягодами шортах, а я – в легком ситцевом халате. Наши ноги, всегда босые, были измазаны глиной и соком раздавленной шелковицы, и мы были абсолютно счастливы своим дачным простым счастьем.