Как быть с собственной тьмой в сердце?

Удивительно, но два самых популярных телепроекта последних лет, «Игры престолов» и «Игра в кальмара», наполнены максимально агрессивным содержанием. Есть парадоксальный огромный запрос на подобные проекты при и так повышенном градусе агрессии в обществе (войнах, терроризме, школьных и университетских стрелках, детском буллинге и пр.). С чем это связано? В чём опасность увлечения собственным «гневом и скорбью»? Есть ли различение нормальной и патологической агрессии для христианина, популярное в современной психологии? Почему самыми агрессивными порой оказываются борцы с чужой нетерпимостью?

На эти и другие вопросы отвечает монахиня Елизавета (Сеньчукова).

— Как не перепутать негневливость кротости с негневливостью индифферентности взглядов, когда происходящее вокруг просто безразлично?

— Негневливость кротости сопровождает не равнодушие, а именно покой. Если человек не гневается на то, что его на самом деле печалит, то будет испытывать тихую скорбь. Если же он не гневается на то, что раздражает, то будет просто спокойным.

При индифферентности ко злу у человека не будет никакого отношения к происходящему. Негневливость кротости же предполагает участие, стремление помочь при стремлении сохранить тишину внутри. Если смиренный негневливый человек увидит несправедливость и насилие над слабым, он не останется в стороне, попытается заступиться, утешить и пр.

— Классики писали об опасности увлечения, даже упоения собственным «горем и гневом». К каким последствиям может привести такое состояние и как его преодолевать в себе?

— Это очень серьёзная проблема, так как легко загнать себя в клиническую депрессию, если сознательно погружаться в горе до самого его «дна». С этим состоянием можно или бороться, или, наоборот, наращивать его в себе. Наш мир психический и наш мир духовный очень тесно связаны. Выход один — трезвление. Если тебе начинает нравиться твоя скорбь — это уже грех. Многие святые отцы относят печаль к грехам.

Как справляться в горе? Помнить, что одержимость скорбью — грех, что это опасно. Без внутренней самодисциплины невозможно духовное и психическое здоровье. Человек ответственен за своё состояние. Склонность к депрессии — это беда, независимая от человека. Но духовно страшно, когда человек прячется в депрессивное состояние. Вообще мы склонны нередко зарываться в любую болезнь: сегодня часто публикуем посты в социальных сетях с оповещением о своём легком недомогании, температуре, ведём подробные дневники протекания у нас covid и пр., чтобы оказаться в центре внимания. Сейчас даже появилось понятие «модная болезнь». Так, теперь часто говорят о биполярном расстройстве. Это действительно очень серьёзная, страшная и горькая проблема, которая будет только увеличиваться с ростом урбанизации больших городов. Но одно дело, когда человек честно тихо пытается преодолеть это расстройство, другое дело — когда публично бравирует им, «смакует» в социальных сетях состояния его обострения и пр.

Упоение собственной бедой и немощью — это некая демонстративность, театральность (не обязательно публичная — просто даже перед самим собой). Неслучайно есть такой аскетический совет — не возвращаться к исповеданному греху даже в мыслях, в сожалении. Это как раз про сращение человека со своей немощью, неразличение себя как замысла Божьего о себе и своего проступка. Есть такая аскетическая история, когда согрешили два монаха, видимо, «загуляли», но потом всё же вернулись в родную обитель. И вот один страшно скорбел о своём грехе, а другой искренне покаялся, но как-то скоро вернулся в спокойное бодрое состояние и зажил привычной монашеской жизнью. И окормлявший их старец сказал, что Бог простил обоих. Потому что покаяние предполагает, что мы в этот мрак греха не возвращаемся. И так должно быть с любой «тьмой» в сердце, не только тьмой порока, но и скорби, «праведного гнева».

— Иногда звучит мнение, что максимально негневливым способен быть лишь инфантильный, не доросший до критического мышления человек. Если же не бояться честно увидеть неустройства этого мира, то неизбежно возможны лишь две реакции — гнев или «многие печали». Но у С. С. Аверинцева есть интересная характеристика христианского взгляда на неустройства этого мира — «трагическая ирония». Согласны ли Вы с таким пониманием христианского мировосприятия? Если да, то в чём суть такой «трагической иронии»?

— Мне кажется, для христианина естественно видеть и скорбь, и неустройства этого мира, и в то же время осознавать, что всё это проходящее. Это антиинфантильность, так как предполагает очень серьёзную и трудную работу осознанности. Это не атрофия чувства справедливости, но чёткое различение добра и зла. Нельзя проходить мимо страдания ближнего и уклончиво говорить: «Мы ещё не в состоянии разобраться, а может он достоин страдания». В то же время, например, видя насилие и чьё-то превышение полномочий против ближнего, мы не можем отождествлять это зло сугубо с этим насильником и злоумышленником, но должны понимать, что «мир во зле лежит», и эта ситуация — один из симптомов этой болезни мира. «Трагическая ирония» — это как раз такая позиция скорби и стремления утолить скорбь этого мира и в то же время понимание, что этой болью всё не исчерпывается, она преходящая.

— Ещё одна проблема, связанная с негневливостью, — проблема «ложной толерантности». Как её узнать? Чем она может навредить?

— «Ложная толерантность» — это «детище» подмены понятий и означает не уважение к чужой свободе и полноте личности Другого, а нечувствительность ко злу, к греху, нетерпимость к традиционным ценностям и пр. При этом всё же важно чётко понимать, что сам грех не тождественен его носителю. Я приведу очень актуальный сегодня пример — вопросы, которые касаются целомудрия. Мы не можем оценивать современный кризис целомудрия как нечто положительное (это и было бы иллюстрацией «ложной толерантности»), не можем одобрять подмену понятия «возлюбленный» понятием «партнёр», которое нивелирует фактически всякую ответственность в отношениях. Но при этом не стоит упрощать проблему беспорядочной жизни и отношений, проблему гендерных и половых искажений и пр. Истинная толерантность, точнее повышенная эмпатия — это сохранение верности своей позиции, но при этом восприимчивость и сострадание к чужой боли и опустошённости, которая спровоцировала такую жизнь. Тогда мы будем способны различать человека даже сквозь его грех и вместо чужих «соринок в глазу» заниматься собственными «брёвнами» греха.

— Как-то запомнилось замечание, что часто самыми нетерпимыми оказываются… борцы с чужой нетерпимостью. Для иллюстрации можно привести недавнюю травлю Дж. Роулинг. Как это можно объяснить?

-Это как раз то, о чём я только говорила. Гонители Роулинг вроде бы преследовали цель защитить обиженных высказыванием писательницы людей с нарушением идентичности. Но они проигнорировали боль другой группы людей, которую представляла сама Роулинг. Писательница выступала за сохранение понятия женщины в культуре, против его обесценивания и растворения в некотором массиве людей, обычных и необычных. Её боль — это боль о том, что сегодня происходит отказ называть вещи своими именами. С этим можно соглашаться или нет, но это её право переживать эту боль.

Приведу другой пример из сферы культуры — Джонни Депп проиграл иск против таблоида «Sun» по делу о клевете. И тут же стриминговый сервис Netflix убрал все фильмы с участием актёра из своей библиотеки. Вроде бы всё правильно: компания дала жёсткую оценку греху. Однако до сих пор нет чёткого доказательства, что этот грех совершён — есть множество контрдоказательств. Попран принцип презумпции невиновности. Самого человека «загоняют в угол».

Если человек совершил грех против ближнего, это страшно и требует осуждения, но важно отделять грех от самого грешника, равно и наоборот. Лев Толстой известен своими гуманистическими произведением, но по-садистски относился к собственной семье. Эрнест Хемингуэй также прославился как представитель гуманистической литературы, но совершенно безобразно относился к своим женам и окружающим людям. Антуан де Сент-Экзюпери, которого мы знаем по трогательному «Маленькому принцу», изводил свою несчастную жену.

-У Э. Фромма есть замечание, что гневаться гораздо проще, чем любить, что-то созидать и делать продуктивное, потому что «ни терпения, ни дисциплины, ни критического мышления, ни самоограничения» гнев не требует. Вместе с тем ведь может быть гнев у людей как раз склонных много анализировать, требовательных к себе. Таков «гнев фарисея», например. Можно вспомнить выдающихся мыслителей, которые были очень гневливыми людьми: Шопенгауэра, Борхеса и пр. Есть ли тут противоречие?

— Мне кажется, главный грех фарисея был не в гневливости, а в апатии, нечувствительности ко греху.

Мне не нравится мнение, что Христос был неудобен, потому что призывал к бунту. Христос не призывал бунтовать. Единственное, чему мы должны дать отпор, говорил Христос, это собственной греховности. Он перевёл вектор борьбы извне вовнутрь себя.

При этом не должно быть и гипертрофированного понимания роли дисциплины, как у фарисеев. Иначе самодисциплина как прививка от страстей… сама превращается в страсть.

Проявление гнева — это действительно отсутствие самодисциплины и проявление распущенности. Обратите внимание, на кого чаще всего мы будем гневаться открыто. Легче всего раздражаться и кричать на людей, зависимых от нас, подчинённых, слабее и уязвимее нас. Вряд ли так же будем гневаться на собственного начальника. Это как с гневом родителя и телесными наказаниями детей. Даже если начальник неправ, можем ли мы также легко дать подзатыльник или ремня боссу или поставить его в угол на горох? Нет. Потому к детям нужно относиться равно уважительно, как к любым другим людям.

Гораздо сложнее с гневом непроявленным, внутренним. Как-то владыка Иона заметил, что всякий разговор о праведном гневе очень опасен. Потому что очень сложно прочувствовать грань и не превратиться в запале «праведного греха» в «ангела с пеной на губах, который становится дьяволом», как выразился Г. С. Померанц. Мы не должны выпускать свою страсть наружу (не только на окружающих, но и внутри не пускать на уровень дальше, чем порыв — пусть она остается на стадии прилога). Я сама этому греху подвержена. Нужно помнить, что «мысль изречённая есть ложь» (Ф. Тютчев).

— Сегодня наблюдается беспрецедентный интерес к психологии даже в среде духовенства. Среди психологов (Р. Мэй и пр.) популярна позиция, что гнев, агрессия — естественная реакция, как и боль. Нужно лишь уметь осознавать их и не подавлять, проживать и перенаправлять в продуктивное русло. Главное — не давать перерастать в насилие. В аскетической же традиции есть совсем иной подход, согласно которому гнев нужно искоренять ещё на этапе зарождения гневливой мысли, которая может быстро перерасти в настоящую лавину гнева внешнего. Как соотносить эти два подхода?

— Аскетика не противоречит психологии, а скорее предвосхищает её открытия на этом поприще. Наши страсти мы должны не просто преодолеть, но преобразить. Отцы Церкви как раз говорили о том, что грехи — это наши перевёрнутые добродетели. Агрессия — защитная реакция. У жертвы есть стратегия бежать, есть стратегия драться или стратегия затаиться. Затаить гнев в себе — это не решение проблемы. У аввы Дорофея есть отличный пример об одном очень смиренном брате, который никогда не гневался. И когда у него спросили, как ему это удаётся, он ответил: «Я смотрю на этих людишек и понимаю, что они и гнева моего недостойны». Оказалось, что его внешняя негневливость — лишь проявление дикой гордыни. Это то, о чём говорит современная психология, как это ни странно. К тому же надо различать популярную поверхностную психологию, распространённую в социальных сетях, и фундаментальную психологию классиков, чётко описывающую механизм агрессии. Здоровая агрессия всегда лишь ответ на нападающего, оканчивающаяся с актом нападения. Нельзя «смаковать» свои переживания. На исповеди человек сформулировал и высказал все свои страсти, в том числе и ярость, покаялся… и отпустил. И старается жить уже без «этого багажа». Нужно уметь отделять себя от своего греха.

— Когда-то подруга-психолог на мою ремарку о том, что гнев всегда деструктивен и естественен лишь для покалеченной грехопадением человеческой природы привела контраргумент — пример гнева Божия: «Не мстите за себя, возлюбленные, но дайте место гневу Божию» (Рим.12:19). Достаточно вспомнить евангельский эпизод гнева Христа, изгнавшего торговцев из храма; множество ещё более суровых ветхозаветных эпизодов (потоп, Содом и Гоморра и пр.). Как понимать понятие гнева Божия в контексте слов о том, что «Бог есть любовь» (Ин.4:8). А «любовь не раздражается<…>всё покрывает, всему верит, всего надеется, всё переносит» (1 Кор.13:5-7)?

— Разговор о гневе Божьем — это попытка сформулировать не поддающееся никаким формулировкам. У Рудольфа Отто в книге «Священное» есть замечание, что понятие гнева Божия вне сферы нравственности, этики. Гнев Божий — это проявление воли Бога, непостижимой для нас. Почему Бог прогневался на царя Саула? Господь повелел истребить врагов, а Саул их пожалел. Это воление Бога вне сферы нашего понимания, оно иррационально для нас. Человек не вправе интерпретировать этот гнев, потому как он не творец нравственности, да и самих обстоятельств. Иначе это спор с Богом. Критерий праведности Бога — Он Сам. У человека нет праведной точки приложения своего гнева.

— Есть понятие пассивной агрессии, которая внешне очень тонко завуалирована. Также сейчас, в эпоху бума социальных сетей, актуальна проблема шейминга, виртуальной травли. Так легко, лениво попивая дома чай у экрана монитора, писать неявные агрессивные, критиканские комментарии под постом незнакомого человека и даже не замечать собственной агрессии. Как научиться «считывать» собственный гнев и агрессию?

— Есть такое популярное выражение: «Мы это делаем, чтобы «что?». Мы хотим переубедить собеседника или поставить на место? Если мы считаем, что его переубедить невозможно, но он опасен окружающим, то можем оповестить других и поставить точку. Но тут встаёт вопрос о субъективности признание Другого угрозой. Лично я заметила, что меня затягивают такие интернет-баталии, потому при виде однозначно шокирующего поста я в одном комментарии чётко и аргументированно высказываю свою позицию, в которой уверена, и больше не возвращаюсь к этой беседе, даже к ответным комментариям. Со стороны это может показаться невежливым. Пусть так, но я не дам разжечься агрессии против этого человека внутри себя и излиться на него.

— В связи с последними печальными событиями, связанными с проявлением детской и юношеской агрессии (школьные и университетские «стрелки», распространение практики жестоких игр с нанесением увечий вследствие увлечения детьми и подростками взрослым сериалом «Игра в кальмара») актуализировалась как никогда эта проблема. Но почему так? Ведь и раньше были дети, травмированные жестоким или равнодушным отношением родителей, травмированные жестокими социальными практиками (средневековые публичные казни и пр.), но дети не брали реальное оружие и не расстреливали обидчика или не калечили, играючи, сверстников. Или это обусловлено проблемой нарциссической агрессии и связано с популярностью социальных сетей, культивирующих нарциссизм?

— Подростковая агрессия действительно связана с активным вовлечением в социальные сети. Но эта агрессия не столько симптом «эпидемии нарциссизма», сколько остро актуальной сегодня проблемы нарушения личных границ. Размылась граница между внутренней, интимной жизнью и публичной, проявленной вовне. Человеку кажется, что он может быть во всём на виду. Это желание привлекать внимание к себе до последнего вздоха было и раньше. Вспомним пословицу: «На виду и смерть красна». В современной подростковой среде снизилась стрессоустойчивость, распространены депрессивные состояния. Здесь и сказывается иной темпоритм жизни (гораздо убыстрившийся), и повышенная учебная нагрузка в школе, ужесточение регламентированности в связи с ЕГЭ.

Что касается феномена сериала «Игра в кальмара», то это сиюминутный тренд. Сериал я не видела, но судя по сюжету, он кажется весьма банальным, брутально-агрессивным продуктом, подобным которому дети интересуются всегда, к сожалению. В моём детстве был настоящий «бум» на фильмы ужасов, действующих на психику ещё более разрушительно, но более медленно, не дававшем таких быстрых плодов жестокости в виде нанесения детьми увечий себе и другим. Нынешняя демонстративная агрессия — это проявление суицидальных настроений детей (обречение себя на смерть, если не физическую, то социальную). Очевидно, что школьные стрелки осознают, что даже если выживут, то подвергнутся социальному остракизму и будут исторгнуты обществом, попадут в тюрьму или в психиатрическую лечебницу строгого режима. То есть это проблема не только гнева, но и уныния, утраты смысла и надежды. Люди ищут острых ощущений, так как не чувствуют себя вполне живыми. Как ни парадоксально, скулшутинг (вооружённое нападение на территории учебных заведений) гораздо более характерен для относительно стабильных социальных ситуаций. Также уровень агрессии повышается из-за паники и карантинной изоляции в период пандемии, так как человек оказывается заперт в четырёх стенах или даже просто в границах своей страны. Слишком много поводов для стресса, а любой невроз легко трансформируется в психоз. Загнанность в замкнутое пространство легко переходит в гневный крик: «Увидьте меня!». И всякая история про скулшутинг и прочее — это, прежде всего, к каким страшным последствиям может привести невнимательность, нежелание замечать человека. Это как в фильме «Джокер»: человек сходит с ума, а никто это не видит и не хочет замечать… и равнодушие рождает монстра. Хотя я нисколько не пытаюсь оправдывать преступление. Не каждый недолюбленный ребёнок вырастает во взрослого, мстящего за нелюбовь насилием.